Георгий Старков - Ночь

Одна, значит. Я повернулась на спину, почувствовав, что бок начинает ныть. Чёрный холст небосвода взирал на меня, не имеющий ни единой трещинки, через которую мог бы излиться свет. Мне стало не по себе. Я перевела взгляд направо. Маяк скрывался за оголяющимися кронами, но я видела его блеск, ритмично пульсирующий над горизонтом. Такую вспышку дают сварочные аппараты, когда вечером смотришь из окна на стройку.

«Один день позади. Самое большее неделя, и я буду там».

Тёплая мысль не могла разогнать невыразимую тоску, которая овладела мной. Даже засыпая, я чувствовала себя букашкой, потерянной в громадной пустыне — только песок в этой пустыне был не жёлтым, а чёрным. А я ползла вперёд, преодолевая сантиметр за сантиметром, и не ведала, что расстояния в пустыне измеряются тысячами миль.

Я говорила, что лес необитаем? Значит, ошиблась; скоро мне дали это понять, и опыт был не из приятных.

Прошло три дня, как я вышла из города. Не такой уж большой, казалось бы, срок, но я успела совершенно растерять чувство времени и пространства. Часы с отцовского стола, тикающие на запястье, стали для меня оракулом, чьему мнению я подчинялась беспрекословно. Прошло полтора часа? Значит, привал. Ах, три часа… Ну, тогда можно позволить себе легонько перекусить, но только легонько, потому что запасы не бесконечны. Впрочем, желудку эти измышления были глубоко безразличны. Он устроил настоящий бунт на второй день, требуя свою жирную порцию. Я постоянно чувствовала зверский голод и слышала урчание в животе. А после прогулок язык прямо-таки прилипал к горлу от жажды; нёбо казалось накрытым соляным наростом. Сидя на рюкзаке, я грезила наяву о куске хлеба и глотке воды. Самое ужасное было в том, что всё было рядом — только протяни руку и достань. Клади в рот, пережёвывай, глотай. Никогда в жизни мне не было так плохо. Даже долгожданные отмеренные по дозам трапезы не были отдушиной. Единственное, что оставалось после них — дразнящий вкус во рту и горькое недоразумение: «И это всё?». К концу третьего дня я впервые не выдержала и своровала у себя один дополнительный стакан напитка и целый кусок хлеба с сыром.

В однообразии и рутине путешествия и внутренней сумятице я как-то перестала обращать внимание на то, где я нахожусь. Лес превратился в простую декорацию, сцену для путешествия. Дорога иногда виляла в стороны, но в целом твёрдо направлялась в сторону увеличивающегося огонька Маяка. Теперь увеличение было видно невооружённым глазом: не такая разительная перемена, как хотелось бы, но отчётливая. Должно быть, я преодолела за эти три дня миль сорок.

Так или иначе, опять пришло время спать, и я с облегчением легла возле пышущего жаром костра. Огонь должен был продержаться три часа, прежде чем я проснусь и не подброшу хворост. В первый день я спала как убитая, начисто забыв о каком бы то ни было костре. Когда проснулась, пламя давно потухло, и я чувствовала себя цыплёнком, положенным в холодильник. Так и слышала, как со скрипом трутся замёрзшие суставы друг о друга при малейшем движении. Больше я таких оплошностей допускать не собиралась.

Сон был глубоким и лишённым видений: должно быть, только такое беспамятство и могло помочь мне восстановить утерянные силы. Я не была против, поскольку знала, что такое кошмары. Но мне не нравилось, что время сна для меня оборачивалось несколькими мгновениями. Только у меня тяжелели веки, и я закрывала глаза, потом пшик — и я осознавала, что отдых подходит к концу, костёр еле дышит у моего бока, а ноги превратились от холода в кули, набитые клейстером. Вот и вся радость.

Этой ночью всё пошло иначе.

Я проснулась с жутким ощущением угрозы. Пробуждение пришло мгновенно и болезненно — сознание рьяно впилось в тело, как, должно быть, впивается верёвка в шею повешенного. Рядом сипел догорающий костёр, дающий слабый алый свет. Я этой ночью уже подкладывала в него хворост. Костёр жив — значит, подниматься рано. Нужно было спать, но я проснулась.

«Что случилось?».

Нечто стало причиной моего досрочного прихода в себя и вызвало пробирающее чувство, что стоит мне один раз не так шевельнуться, и я буду мертва. Не поворачивая головы, даже не дыша, я стала шарить правой рукой по земле в поисках фонаря. Я помнила, как клала его сюда перед сном…

Едва я нащупала кончиками пальцев металлический цилиндр, как услышала над головой — совсем близко, — подкрадывающийся шорох. Лёгкая тень на секунду загородила свет костра и скользнула дальше. Я затаилась, положив ладонь на фонарь. Спросонья реакции были заторможены, и на мгновение мной овладела уверенность, что если я прикинусь, будто меня не существует, угроза минует сама собой.