Ник Никсон - Жажда. Тёмная вода [СИ]

Пульсирующая острой болью рана на ноге притягивала крысят сладким запахом крови. Дмитрий не успел опомниться, как десятки мелких ртов впились в правую ногу, разрывая кожу и вгрызаясь в мясо.

Он заорал и свалился вместе с Витькой на землю. Мальчик кувырками откатился в кювет. Несколько тварей ринулись за ним.

Прогремели выстрелы. Твари заверещали от страха и кинулись обратно в лес. Некоторым так понравилась плоть Дмитрия, что они продолжали ее терзать, пока неизвестные мужчины, позднее взявшие позывные Ленни и Фридом, не разделали их с помощью камней и ножей. Стрелявшим оказался бывший военный с позывным Батя.

Нога Кобальта представляла собой кровавое месиво. Будущая жена Ольга перетянула ее ремнем, чтобы остановить кровотечение. Так они и познакомились.

Спасители проживали в убежище неподалеку. Услышав крики Грудинина, бросились на помощь. Помимо них в убежище было еще двадцать человек. За несколько последующих лет Батя спасет еще двадцать пять душ, которые впоследствии и станут костяком Мида.

Очухавшись, Дмитрий попытался уйти.

— С такой раной ты не пройдешь и пары километров — умрешь от потери крови, — сказала Ольга.

— Я дойду! Мне надо в аэропорт. Дойду… дой…

Он потерял сознание, пришел в себя только через несколько дней. На счастье, среди выживших оказался семидесяти трехлетний профессор хирургии Иосиф Шиллингер, собравший Дмитрию ногу по кусочкам. Профессор Шиллингер скончается через два года от рака, не дожив нескольких месяцев до возвращения на поверхность.

Первое, что спросил Кобальт после пробуждения: видели ли они самолет?

— Улетел твой самолет. Уверен, твоя дочь была на борту. С ней все будет хорошо, — ответил тогда Батя.

С этой фразой в голове Дмитрий жил оставшиеся годы. Первое время нескончаемо слушал радиоэфир и отправлял сообщения на все возможные частоты, надеясь получить от Юльки хоть весточку. Как добралась? Там безопасно? Есть ли чистая вода?

Чебуречка молчала.

За пятнадцать лет она ни разу не вышла на связь. По мере того как Юлька взрослела, он придумывал для дочери все новые оправдания: она еще слишком мала и, наверное, злится на него — считает, что папа ее бросил; она подросток, у нее есть дела поважнее, чем болтовня со стариком папашей, застрявшим, по меркам нового времени, на другой планете; она взрослая женщина, вышла замуж, родила детей и живет счастливо в недоступной тварям хижине на берегу чистого горного озера. Бывали тяжелые дни, когда жизненные обстоятельства окунали его в дерьмо, и он начинал думать: «Они не успели в аэропорт»; «Их убили урки»; «Их убили горные твари». Когда эти мысли появлялись, Кобальт щедро топил их в алкоголе. Постепенно лицо дочери исчезало из памяти, будто кто — то подтирал его ластиком. Не осталось ничего, кроме не стихающей боли.

Дождавшись окончания выступления Грудини, Кобальт под шум скудных аплодисментов направился за кулисы. На барной стойке остался нетронутым стакан скотча.

— Пацаны, знакомьтесь! Мой спаситель. Санька.

Робсон заключил Витьку в крепкие объятия. От выпитого белоглазый потерял равновесие, и они едва не завалились на забитый алкоголем и едой стол.

— Держи — держи меня. Ха — аа. Ну и хватка у тебя, Санька, — Робсон постучал его по предплечьям. — А силища — то, силища в этих худых руках какая живет.

— Значит тот самый, — сказал одобрительно один из парней, полностью лысый, длинный и худой. Представился Костяном. — Уважуха тебе за выручку Робсона. Если бы не ты, те уроды бы его кончили.

— Двух гвардейцев голыми руками уработал. Зверюга.

Робсон принял боевую стойку и помахал в воздух кулаками. Сделал вид, будто получает удар в нос и, театрально скривив лицо, упал на круговой диван.

— За Саньку! — крикнули за столом.

— За Саньку! За Саньку!

Зазвенели рюмки и бокалы.

— Я Витя…

— За Саньку! — Робсон закинул ему руку на плечо. Второй рукой поднес полную рюмку коричневой жидкости ко рту. Кивнул — мол, пей.

Витька сделал полный глоток. Горло обожгло, в голове взорвались искры. Машинально попытался отыскать воду или еду, чтобы заесть горечь, однако тут же наткнулся лицом на вторую полную рюмку.

— После первой не закусывают. А после второй уже и смысла нет.

Выпив четыре подряд, Витька окончательно поплыл. Робсон усадил его на диван, там их дожидались несколько полуобнаженных девушек. Одну из них Робсон тут же поцеловал, вторую параллельно лапал за грудь.