Кларинда - Штамм «Ратоньера»

Позади взметнулось пламя, распустилось огненным цветком. «Хаммер» отъехал уже достаточно далеко, и хлопок взрыва прозвучал приглушенно.

— Бензобак. Теперь точно не жив, — ледяным тоном подытожил Семен. — Так ты знал его?

— Двадцать лет не видел, мог и обознаться. Брат он тому, погибшему. Бывший. То есть двоюродный.

Дорога преодолела подъем и пошла по косогору вниз. Огонь исчез из виду. Машина вновь летела в неведомую тьму. Точно так же, как вчера…

Максима начал бить озноб, рана под самодельной повязкой воспалилась, дергающая боль не давала ни секунды передышки. Вместе с болью наваливалась дурнота, и он был почти благодарен этому — помутившееся сознание не позволяло в полной мере чувствовать всю остроту потери. Лиза тихо всхлипывала, отвернувшись к окну. Наверняка она думала о том же.

— Трассы что-то не видать, — проворчал Семен.

— Мы на юг едем, она по левую руку должна быть. Разве что со страху пересекли и не заметили.

— Под утро уже, небось, — продолжал старик тем же недовольным тоном. Лиза завозилась в темноте:

— Да нет, полночь, не больше, — сказала она глухо. — Сейчас гляну на телефоне… — и тут вскрикнула, будто достала из кармана не мобильник, а ядовитого скорпиона: — Сигнал! Боже! Господи, господи, сигнал! Тут ловит! Тут покрытие…

По салону машины пошли долгие гудки поставленного на громкую связь телефона. Казалось, что паузы между ними все увеличивались. Позывные терпящего бедствие корабля, к которому никто не придет на помощь…

— Да не ответят, — начал старик Семен, когда один из гудков вдруг оборвался щелчком и послышался незнакомый мужской голос:

— Алло? Кто говорит?

Лиза мгновенно перестала плакать. В следующий миг она уже кричала в трубку:

— Алло! Вы Иван, да? Мы едем, вы нас ждете… да, от Кирилла, нет, его нет. Совсем нет, — она снова всхлипнула. — Да, наткнулись… мы сами в шоке… ужас! Господи, мы уже не думали, что доберемся! У вас скорая далеко? У меня у мужа пулевое ранение… Что вы говорите? По трассе? Поедете нам навстречу? Да! Да, да!

Она откинулась на сиденье, сжимая телефон в трясущихся руках, всхлипывая и причитая. Старик очень неодобрительно буркнул:

— И нечего было так орать.

Небо впереди слабо озарилось огнями далекого и невидимого пока города.

Отчество у Ивана было. Он его даже сообщил, но при первой встрече Максим не расслышал, а потом оно вроде как и не потребовалось. Разумеется, не слишком хорошо знакомого человека под семьдесят называть просто по имени не стоило, но, во-первых, такие правила этикета остались в ушедшей эпохе, а во-вторых он оказался славным парнем… ну, пусть славным дедом. И главврач был золотой дядька — устроил Максиму одноместную (да, крошечную, но много ли ему было надо, помещались кровать с капельницей, и хорошо) палату, когда угроза сепсиса миновала и из реанимации его выпустили. Здесь словно воздух был другим, от каждого вдоха становилось легко и радостно, и надежда, что для рода людского не все потеряно, не исчезала теперь ни на миг.

Потом, конечно, эйфория схлынула. Например, санитарка (или медсестра, он не разбирался) в Максимовой палате точно не была милой. Этакая ведьма неопределенного возраста с вязальной спицей вместо носа и крючком вместо подбородка, которая, похоже, ненавидела весь мир, а в особенности доставшихся ей на попечение больных. Он даже пожалел, что просился на выпуск из реанимации, но, с другой стороны, там рядом лежали хрипящие умирающие коматозники, а он-то шел на поправку, хоть и со скрипом. Врач — Максим начал различать этих людей в белых халатах в лицо только на второй день, — чиркая ручкой что-то в медицинской карте, строго спросил:

— А вы знаете, что у вас диабет?

Максим воспринял не самую приятную новость без особых потрясений, после всего пережитого это казалось сущей ерундой, Лиза расстроилась куда больше него.

— Ну как же, — повторяла она огорченно. — Добро бы, ты как-нибудь неправильно питался… Эх, я же напоминала тебе сдавать регулярно кровь. В этом году сдавал?

— Некогда, замотался… Да ерунда это. Это же второй тип. Врач сказал, сейчас он часто бывает.

— Да, я знаю, — вздохнула Лиза, изучая неразборчивые каракули, начертанные рукой медика, которые способен понять только медик, и то не всегда. — Это же и гормональное тоже, а нас у всех после ратоньеры гормоны никакие. Только это значит, что и рана теперь заживать будет плохо.