Андрей Русанов - Главы Апокалипсиса. Начало

Проснулся от приятного запаха и задорного смеха. Пахло супом. Смеялись Танька и дед.

— А ты, гляжу, охоч до сна. Сон – дело нужное, – дед подмигнул Таньке. – Оно ж как бывает? Кто много спит, могет без еды остаться, а могет и сам едой стать.

— А мы с дедой ходили куропаток собирать! Правда, деда? – Танька просто сияла от радости и эта разительная перемена в ее поведении никак не укладывалась в моем сознании.

— В смысле – собирать? Они что, как грибы растут?

Что‑то все происходящее начинает становиться для меня сплошной загадкой. И этот на редкость веселый старикан, и поведение Татьяны, и куропатки эти, будь они неладны.

— Нет! Скажи ему, деда!

Мне показалось в этот момент, что «деда» как‑то засиял изнутри. «Деда»… Сколько всего может произойти за короткий промежуток времени… А ведь вчера еще Танька была невменяема и даже не догадывалась о существовании этого старика.

— А что говорить, внученька, вона пойдет сейчас, сам посмотрит. Пойдешь ведь? – дед вопросительно глянул на меня.

— Куда идти то?

— А туда и иди, – дед махнул рукой в сторону леса. – Тама по следам нашим дойдешь… До грибницы.

Танька хихикнула.

Мое любопытство взяло верх, и я отправился по следам искать «грибницу». Удивлению моему не было предела, когда я ее нашел. Грибница состояла из нескольких «лунок» в снегу. Это были отверстия сантиметров тридцать глубиной, небольшого диаметра, с обледеневшими стенками и краями. Рядом и внутри них лежали ягоды рябины. В одной лунке оказалась маленькая, но довольно жирная, коричневого цвета, птичка. Птичка не могла не то, что выбраться, но и пошевелиться. Новые ощущения переполняли меня, когда я доставал куропатку и нес ее, держа двумя руками и боясь выпустить. Впечатления оказались столь сильными, что я забыл обо всем, что произошло совсем недавно. Меня просто распирало от радости.

Сколько досады, сколько непонимания испытал я, когда дед сказал отпустить птицу… Куда и подевалась недавняя радость.

— Будет день – будет пища. Отпусти ее, внучок, она тебе зла не сделала, — дед говорил сухо, опять загадочно улыбаясь. Затем задумчиво, почти про себя, добавил: Рано еще, внучок, не готов ты. Уж больно злой…

— Злой? – переспросил я, но куропатку так и не выпустил. Да и как можно добровольно отказаться от запаса продовольствия?

— Зверь, говорю, лесной злобу чует, не то, что раньше. Отпусти, не гневи духов, – дед посмотрел на меня задумчиво. – Не надо у леса брать больше, чем тебе надобно. Лес, он такой, он даст, сколько надобно.

Что‑то во мне победило, и я раскрыл ладони. Куропатка, к моему удивлению, немного постояла перед нами, несколько раз крутнулась на месте перед дедом, затем неторопливо побежала в лес. Почему побежала? Хоть убейте – не знаю.

Я еще долго смотрел ей вслед. Еще долго слушал лес, его чарующий говор. Без мыслей. Просто слушал. Просто смотрел.

Лес, лес, лес и снова лес. Ели, сосны, березы, осины, орешник, кусты и бурелом. Как дед находил дорогу, я не знаю. Знаю только, что он исцелил Татьяну, и это удалось ему блестяще. Мы шли по таким местам, где над нами не было видно неба, – так сплетались ветвями кроны деревьев. Мы проходили мимо елей в несколько обхватов, мимо вырванных древних дубов. Я слышал рокот лопающихся на морозе сосен, я видел, как испаряется снег, не долетая до земли… Не знаю, как и что делал старик, но в пути мое восприятие усилилось настолько, что я стал ощущать присутствие птиц и зверей.

Мы шли бесконечно долго, дневали, снова шли, ночевали и опять шли. У нас не было недостатка в пище и воде. Дед, как волшебник, то и дело исчезал и появлялся со всем тем, в чем мы нуждались. Я потерял счет дням. Татьяна уже вовсю ласково называла старика «деда» и часами перешептывалась с ним. Оба время от времени заговорщицки хихикали… Дни стали похожи друг на друга.

Ночь. Небольшая поляна. Сплошная стена деревьев вокруг. Я лежу на бревне и смотрю в бесконечность. Мне не нравится день. Ночью мне спокойней. Не бывает одинаковых ночей, каждая скрывает в себе неразгаданную тайну. Любая ночь полна загадок. Ночью случается больше волшебства, нежели днем.

В той, прошлой жизни бытовая круговерть усыпляла и убивала меня. Я не видел всего того, что находилось у меня под самым носом, не радовался чудесам, окружающим меня на каждом шагу. Я лицемерил, носил маски. Я не был самим собой, да и не хотел им быть. И самое главное – я не пытался слушать свое сердце. Впрочем, все сложное всегда становится простым и понятным, если уделить ему толику времени. Много не надо. И лишь это время не будет прожито впустую. Как много нас жило во сне и как много погибло, не проснувшись…