Мария Чурсина - Петербург 2018. Дети закрытого города

Отчаянно хотелось курить, но заставить себя вставать, чтобы открыть форточку, он не мог. Он мял в пальцах брошенную на обеденный стол конфетную обертку и вздыхал. Было безнадежно душно, так душно, что виски давно намокли от липкого пота. Серым призраком проступал город через мутное стекло и дождевую воду.

Антон услышал, как в комнате скрипнула кровать. Тихонько – видимо, Вета повернулась на другой бок, и может быть, теперь она смотрела в окно на этот же самый мутно-серый город. Он бросил фантик на стол и уже хотел было подняться, чтобы пойти к ней в комнату, но не вышло.

Закипел чайник и вместе с ним отчаянно затрезвонил телефон. На ходу вывернув ручку плиты, Антон выбрался в прихожую и зажал телефонную трубку между ухом и плечом, одновременно зачем-то пытаясь прикрыть дверь в комнату.

Он ошибся – Вета лежала по-прежнему лицом к стене. В щель между не до конца закрытой дверью и косяком он наблюдал за Ветой – та шевельнулась, поднимая подушку под грудь.

– Да?

Трубка отозвалась потрескиванием.

– Алло? – раздраженно повторил Антон, собираясь уже вернуть трубку на рычаг, но на том конце провода послышалось тихое покашливание.

– Слышишь? Слышишь? – Кто бы ни пытался с ним поговорить, он сильно охрип и едва выводил слова.

– Кто это? – не понял Антон.

– Своих уже не узнаешь? – в трубке едва слышно засмеялись, потом закашлялись опять. – Я знаю, кто убийца. Подъедешь?

Антон мельком глянул в щель не до конца закрытой двери. Вета лежала, закрыв глаза и даже не сбрасывая с лица влажные пряди волос. В прошлый их визит к Марту ей там не слишком-то понравилось. Но и оставить ее одну дома Антону тоже что-то мешало.

– Это не подождет?

– Издеваешься, что ли? – голос Марта изошел на свист.

– Не пойти бы тебе… – зло выдохнул Антон, чуть отдаляя трубку от лица. В эту минуту ему не хватало только ломать голову над убийствами и прочими отголосками работы. – Ладно, приеду. Но позже.

Он бросил трубку на рычаг и прислушался: дождь утих до еле слышного царапанья в стекла. Еще немного – и от него останутся только лужи, лаково блестящие в свете уличных фонарей.

Антон пошел в комнату и присел на край кровати. Он совсем не знал, что говорить, но Вета начала первая.

– Мне нужно будет написать докладную директору? – спросила она глухо оттого, что лежала, почти уткнувшись лицом в подушку. – Ну. Они же прогуляли урок.

Он склонился, потом еще немного, и лег рядом – и взял ее за руку. Вышло, что почти обнял. Вета не отстранилась. Может, у нее не было сил. Ее плечо, не прикрытое одеялом, было холодным, как дождь. Антон прикоснулся к нему губами, без тени флирта. Так мама проверяет у малыша температуру – негорячий ли лоб.

– Можно и к директору, – сообразил он не сразу. – Или к завучу. Она обязана разбираться с такими вещами.

– Как бы она со мной не разобралась после такого, – невесело усмехнулась Вета.

– Оставайся сегодня, – попросил Антон, ловя ее руку.

Она моргнула и отвела наконец взгляд от единственной точки на стене. Губы дрогнули, но Вета ничего не ответила – только выдохнула.

Дождь вымочил город, сразу же окунув его в промозглую гулкую осень, и на асфальте стало так много желтых кленовых листьев, что они покрыли улицы коврами. Вета наступала на листья, как будто давила их, сосредоточенно и насупленно смотрела себе под ноги.

Давно наступил комендантский час, но она не боялась патрулей – шагала по улицам, хорошо освещенным желтушными фонарями, и смотрела себе под ноги. Ветер тыкался в ладони, как провинившийся пес холодным носом. От него по спине ползли мурашки. Расстегнутый плащ трепетал полами.

Прежняя истерика и страх уходили, и, кажется, она снова позволила Петербургу вползти внутрь себя и повсюду протянуть тонкие ложноножки спокойствия и тумана.

«Ты же обещала не бросать меня», – сказал ей закрытый город.

– Помню, – отозвалась Вета и почувствовала, как от слов замерзают губы. Улыбнулась, а закричать не смогла бы, даже если бы Мать-Птица явилась сейчас перед ней – призрачная фигура и широком белом платье. Бесформенная, только издали похожая на женщину, разведшую руки в стороны. А на самом деле широкие рукава скрывали крылья.

Город застонал ей в ответ сразу всеми стенами, каждым фонарным столбом и даже асфальтом, побитым дождем. Так могли бы стонать тысячи больных, которые давно уже утратили всякую надежду на выздоровление.

Двенадцатое сентября – день сумасшедших девочек