Мария Чурсина - Петербург 2018. Дети закрытого города

Понедельник, одиннадцатое сентября – день побегов

С утра пронеслись пятиклашки. Шумные, с цветными пеналами и дневниками. Вета рисовала вместе с ними таблицы и растворяла в воде марганцовку. На перемене пошла к директору. Она уже испугалась принятого решения и малодушно надеялась, что на месте окажется только секретарь, и она оставит заявление на столе. На подпись. Подпишете – позвоните.

Но директор был на работе. Он попивал чай из щербатой кружку и смеялся о чем-то с секретарем. Его грузная фигура смешно смотрелась на маленьком стульчике для гостей.

– Вот, – сказала Вета и уложила на стол перед ним заявление.

Директор лениво покосился в сторону бумаги.

– Хорошо, что вы пришли, – защебетала секретарша, вытаскивая ручку из пучка на затылке. – Вот здесь распишитесь. Вы знаете, что теперь будете работать на полставки заведующей школьного музея?

– Я не буду работать, – оборвала ее Вета. Деть руки оказалось некуда. Она стояла, сама как школьница – руки за спиной. А дверь была открыта, урчала гулом голосов перемена, и дети то и дело проходили мимо. Приостанавливались. Может, смотрели ей в спину.

Директор подтянул к себе ее заявление, и на его лбу собрались глубокие морщины. Секретарша замерла с приоткрытым ртом, все еще держа на весу журнал, где Вете полагалось расписываться.

– И почему же это, скажите на милость? – Директор глянул на нее над стеклами очков, зло и испытывающее.

– Я не могу с ними работать.

– С ними – это с кем? – он старательно прикидывался или вправду ничего не знал. Вета только сейчас подумала, что ее проблема – не единственная и не самая огромная в школе. Странно.

– С восьмыми классами. – Она смотрела в угол окна, туда, где за стеклом покачивались толстые черные провода. За решеткой-солнышком покачивались клены, напоенные утренней прохладой, и скалился во все тридцать два человеческих зуба динозавр.

– А, – усмехнулся директор, открываясь на спинку стула. Руки сложил на круглом животе. – Ясно, они вас довели.

Она поняла, что ничего не ответит, хотя утром готовила доводы, речи и тирады. Очень правильные. Очень нужные. Вета не могла отвести взгляда от динозавра, и руки ее уже дрожали так, что прятать их за спиной стало жизненно необходимо.

– Ясно, – повторил директор, когда устал сверлить ее ненавидящим взглядом. – Тогда вот вам мой ответ: я этого не подпишу.

Вета собралась с силами и взглянула на него: директор выводил в углу ее заявление злобное «отказать». И размашистую подпись. Она закрыла глаза и облизнула пересохшие губы.

– Идите работайте, – сказал директор и встал, расставив застонать несчастный стул. – У вас сегодня уроки.

– Я не пойду, – произнесла Вета почти по слогам и открыла глаза.

Он стоял напротив, громадный, как скала. Любой бы испугался. И она чувствовала, как по скуле течет капля холодного пота.

– Я не выйду на работу, и вам придется уволить меня по статье. Через суд. Или не знаю, как еще. Я просто не приду к ним на уроки.

Секретарша даже не пыталась изображать вежливость – неотрывно наблюдала за Ветой. Не моргая. К лицу директора из-за воротника рубашки подступила багровая краска. Вета поняла, что уже не говорит – хрипит, как смертельно больная.

– Вам лучше выпустить меня из этого вашего… города.

– Не придете, да? – рыкнул он. – Ах, вас дети довели. Какие все неженки. А где я, по-вашему, буду искать нового учителя биологии посреди учебного года? Где, спрашивается? И отправляйтесь работать без всяких тут ультиматумов! Когда найду нового учителя, тогда и катитесь, куда угодно. Хоть к демонам.

Хлопнула дверь, так что порывом ветра дернуло юбку Веты. Он скрылся в своем кабинете, а Вета осталась стоять, глядя на сиротливый листок бумаги, в углу которого стояло грозное «отказать».

– Так вы распишитесь за музей? – осторожно спросила секретарша.

– Ну и ты расписалась? – поинтересовался Антон в телефонную трубку.

После пятого урока второй смены школа вымирала. Еще шли уроки за плотно закрытыми дверями кабинетов, еще крошился на пол мел, еще стучали каблуки по деревянному паркету, но коридоры уже стояли пустыми, и парочка-другая учениц, гуляющих под ручку на перемене, торопилась вернуться обратно в класс – задолго до звонка.

В учительской тоже было пусто, только лежали на широком подоконнике букеты мумифицированных роз. Вета не стеснялась говорить, хоть вечно холодная и слишком большая телефонная трубка всегда казалась ей очень неуютной.