Алессандро Надзари - MCM

Но и в этом великолепии Мартин увидел дурное. («Да что со мной такое?» — незаметно ущипнул себя он.) Боз-ар был стилем мёртвым, мертвее ницшеанского бога. Торжество статусных трат, академически утверждённая роскошь. Один лишь государственный церемониал без личной мистерии. Энрико, с интонацией подначивания, предупредил впечатлительного друга от посещения половин «молоточка», поскольку тот если и способен что-то разбить, так это сердце Мартина. Ещё на подступах к Гранд-Пале, выходящему на авеню Николая Второго открытыми рёбрами романской колоннады, Мартин уловил, как в его сознании французское «palais» срастается с английским «pale», но лишь на отведённых тому дню ступенях отметил, что мир — выцветает. А оказавшись внутри, ощутил, будто перенёсся на кладбище. Казалось бы: вот колосья на колоннах фасада, вот золочёные лиственные элементы — всё должно подсказывать, что собранное во дворце — долгожданный урожай возделывания человека, на который льётся августовское солнце. Однако, скученные в фойе, как в музее с бестолковыми кураторами, как в имении у нувориша, обесцвеченные и обесчещенные своей толчеёй статуи и композиции напоминали надгробия. А вот и «Первые похороны» Барриа. Мемориалами были и венчающие левый фланг перистиля женские фигуры аллегорий ушедших египетского, греческого, римского и визатийского искусства.

Обычно пририсовываемую гротескным готическим кладбищам стелющуюся дымку заменял реденький поток шепчущихся голов посетителей, а хлопки вороньих крыльев — акустически искажённая нестройная хрипота аплодисментов. Но пространство отчего-то не звенело стеклом грандиозного купола. Лишь пёстрое созвездие картин ярусом выше вернуло некое подобие жизни — базарное, рыночное, ле-алевское. Вот «Людовик Толстый» Мюллера, вот «Байи» Конье, вот «Наполеон І» Лефевра, — а вот лежащие фигуры «Сиесты» Курбе, известного низвержителя столпов общества и фигур вертикальных.

Разумеется, всё оттого, что и столь огромного пространства было мало, чтобы должным образом представить все нации, и это, на самом деле, должно вселять уверенность в том, что искусство будет жить и плодиться в век технологий. Ах, если бы не этот мертвенный дворец, если бы не это детище царства ар-бюрократии. Его можно только закопать, вот прямо сейчас, со всем содержимым, со всеми экспонатами, со всей мягкой и двуногой мебелью, и предоставить далёким потомкам шанс не обременять себя поисками разрозненных сокровищниц — всё будет в одном культурном слое на одной археологической площадке. Вот и сейчас он углядел пыльную взвесь, парившую в воздухе, подсвеченном — никак не окрашенном — простерилизованным куполом песочного оттенка солнечном саване. Скорее на улицу.

Мартин решился заглянуть в Пти-Пале, отданный сугубо под французское искусство от дошестиугольниковых времён по наше время. Всё-таки его содержание должно быть куда организованней и осмысленней. Но то был больше проект моделирования официальной, государственной культурной истории. Под единую национальную арку, подобную аркам и сводам входной группы и купола, украшенного чешуйчатым окном — что ж, тонкий намёк, — в единый округлый переплёт сведён в компендиум материальный культурный капитал племён и обществ, населяющих территорию, именуемую Францией. Неизвестно, у какого процента от всех посетителей найдёт расположение данная затея, не будь они любителями истории и симпатичных штучек, но понятно, что водить посетителей по залам следует группами, обособленными по каким-то признакам, а сама пропагандистская махина хоть и наглядна, но вне сомнений нуждается в вербальной фокусировке аккредитованным гидом. Что ж, успехов в этом начинании. На сегодня достаточно.

Само собой, Мартин внешне никак не выказывал пережитого и впитанного, и если что-то проявлялось на его лице, то Энрико об этом снова тактично умалчивал, лишь заверил, что худшая часть позади, остальные выставочные площади суть сплошное увеселение и игра, можно будет пройтись и по машинным залам, и по набережной павильонов, где также полно любопытных предметов. Более того, сейчас ещё попросту недостаточно посетителей, а потому экспозиция кажется более унылой, чем есть. Может быть, и так, не было причин не верить. Может быть, он погорячился, и дело было не в его избалованном, пресыщенном и развращённом уме, — что-то высасывало из мира красоту. И раз уж на то пошло…

— Знаешь, коль скоро с официальным, задекларированным искусством мы разобрались, не согласился бы ты сопроводить меня до полицейской префектуры? Мне, как остающемуся в городе на длительный срок, вроде бы, положено задекларировать себя.