Стивен Кинг: Книги Бахмана

И очень скоро он начнет сходить с ума. Станет опасным. Кто мог это знать лучше меня? Я-то понимал, что придется защищаться. Готовился к этому, готовился с того момента, как решил, что люди могут (учтите, только могут ) выслеживать меня и проверять, что к чему.

Я дал ему шанс. Все шансы.

Шагая к лестнице, я ждал, что он бросится за мной, схватит меня. Спасение души не для меня. Я то ли уже переступил черту, то ли заведомо не мог рассчитывать на благосклонность небес. Все, чего я хотел, так это признания… а может, надеялся, что кто-то начертит у моих ног желтый чумной круг.

Он не бросился за мной.

А раз не бросился, значит, я мог продолжать начатое.

По лестнице я спускался насвистывая. В превосходном настроении. Такое иногда случается. Когда все ни к черту, разум решает выкинуть все беды в мусорное ведро и отправиться отдохнуть во Флориду. А ты видишь отсветы адского пламени, когда поворачиваешься, чтобы взглянуть на только что сожженный мост.

Девушка, которую я не знал, разминулась со мной на площадке второго этажа, прыщавая, уродливая, в больших роговых очках. В руках она несла учебник по машинописи. Импульсивно я обернулся. Да-да, со спины она тянула на Мисс Америку. Ну до чего же все замечательно.

Коридор первого этажа пустовал. Ни души, никто не приходил, никто не уходил. В воздухе лишь висело пчелиное жужжание, которое роднит все школы, как новые, со стеклянными стенами, так и старые, воняющие паркетной мастикой. Шкафчики выстроились молчаливыми рядами, с редкими разрывами на фонтанчики с питьевой водой или двери в классные комнаты.

Урок алгебры шел в комнате 16, а мой шкафчик находился в другом конце коридора. Я подошел к нему, оглядел снизу доверху.

Мой шкафчик, с четкой надписью ЧАРЛЗ ДЕКЕР, выведенной моей рукой на полоске клейкой бумаги. Эти полоски нам выдавали каждый сентябрь, едва мы первый раз переступали порог школы. Мы их тщательно заполняли и приклеивали к шкафчикам еще до первого урока нового учебного года. Этот ритуал соблюдался так же свято, как и первое причастие. В первый день второго года, в Плейсервиллской средней школе, Джо Маккеннеди направился ко мне через забитый учениками коридор с этой самой полоской, наклеенной на лоб. Сотни новичков, все с желтыми именными карточками, пришпиленными к рубашке или блузке, в ужасе взирали на такое святотатство. А я чуть не лопнул от смеха. Конечно, его за это наказали, но уж я вдоволь повеселился. Пожалуй, эта проделка Маккеннеди примирила меня со школой на целый год.

Вот он, мой шкафчик, между РОЗАНН ДЕББИНС и КАРЛОЙ ДЕНЧ, которая каждое утро благоухала розовой водой, отчего в последнем семестре мой завтрак частенько выказывал желание покинуть желудок.

Но теперь все это в прошлом.

Серый шкафчик высотой в пять футов, на замке. Замки нам раздавали в первый день учебного года, одновременно с липучкой. Замок звался Титусом. Отомкни меня, замкни меня. Я — Титус, Полезный Замок.

— Титус, старина, — прошептал я. — Титус, старая закрывалка.

Я потянулся к Титусу, и мне показалось, что моя рука удлинилась на сотню миль, кисть словно прицепили к резиновой руке, которая могла безболезненно растягиваться. Черная номерная поверхность Титуса молча смотрела на меня, не осуждая, но и не одобряя моих действий. На мгновение я закрыл глаза. По телу пробежала дрожь, словно чьи-то невидимые руки тряхнули меня.

Когда я открыл глаза, пальцы левой руки крепко держали Титуса. Минутную слабость удалось подавить.

Комбинации на школьных замках очень простые. Шесть, три, два нуля. Титус знаменит прочностью, а не интеллектом. Замок раскрылся. Я сжимал его в руке, не вынимая из петель.

Из соседнего класса доносился голос мистера Джонсона:

— …и гессенцы, наемники, не особо рвались в бой, особенно в стране, которую они могли свободно грабить, зарабатывая на этом куда больше оговоренного жалованья…

— Гессенец, — прошептал я Титусу, осторожно вытащил, донес до ближайшей урны, бросил. Теперь он смотрел на меня снизу вверх, устроившись среди тетрадных листков с проверенными домашними заданиями и оберток из-под сандвичей.

— …но помните, что континентальная армия полагала гессенцев страшными немецкими машинами-убийцами…

Я наклонился, поднял замок, положил его в нагрудный карман. Образовалась выпуклость размером с пачку сигарет.

— Учти это, Титус, ты — старая машина-убийца, — назидательно сказал я и вернулся к своему шкафчику.