Джек Лондон - Планшетка

— Но почему? Почему вы должны уйти? — спросила она. — Почему я должна прогнать вас? Я хочу знать.

— Не спрашивайте…

— Скажите, скажите все. — Голос ее звучал нежно и властно.

— Не надо, Льют. Не принуждайте меня… — В его голосе и глазах была мольба.

— Но вы должны сказать мне, — настаивала она, — вы должны.

Он колебался.

— Если я скажу… — начал он и затем решительно закончил: — Я никогда не простил бы себе этого. Нет, я не могу сказать. Не принуждайте меня, Льют. Вы пожалеете об этом так же, как и я.

— Если у вас… если это какие-нибудь препятствия… если эта тайна действительно мешает вам жениться… — Она говорила медленно, с паузами, подыскивая наиболее деликатную форму для выражения своих мыслей. — Крис, я люблю вас так глубоко, как только возможно любить. Я уверена в этом. И если бы вы сказали мне: «Пойдем!» — я пошла бы за вами всюду, куда бы вы ни повели меня. Я была бы вашим пажом, как в те времена, когда дамы со своими рыцарями уходили в далекие страны. Вы — мой рыцарь, вы не можете сделать ничего дурного. Ваша воля — моя воля. Для меня ничего не существует, кроме вас. И если вы скажете: «Пойдем!» — я…

— Нет, нет, — воскликнул он, — это невозможно! Я не могу позвать вас за собой. Я не смею. И я докажу вам. Я скажу все.

Он сел рядом с нею. Во всех его движениях сквозила решимость. Он взял руку девушки и сжал ее. Его губы беззвучно шевелились, пытаясь сказать какое-то слово. Тайна трепетала в воздухе. Точно ожидая смертного приговора, девушка приготовилась слушать. Он медлил. Она почувствовала, как его пожатие ослабевает, и сжала его руку сочувственно и ободряюще. Но она ощущала уже, как напряжение постепенно оставляло его тело и как вместе с этим ослабевала его воля. Решимость оставила его. Она уже знала, что он не будет говорить.

Рассеянно глядела она перед собой. Тяжесть упала ей на сердце, точно и надежда и счастье умерли навсегда. Она следила, как пробивались лучи солнца сквозь хвою высоких деревьев. Но следила машинально. Она смотрела на все окружающее точно откуда-то издалека, чуждая всему, не являясь больше неотъемлемой частичкой этой земли, деревьев и цветов, которые она любила. С каким-то странным любопытством смотрела она вокруг себя. Она видела на поляне могучий бук, весь в цвету, и смотрела на него, точно видела его в первый раз. Глаза ее надолго остановились на желтых кистях «диогеновых фонарей». Цветы всегда вызывали в ней трепет радости. Но теперь она оставалась равнодушной. Она смотрела на цветы упорным невидящим взглядом, как смотрит курильщик гашиша, одурманенный ядом, на какой-нибудь причудливый цветок, появившийся вдруг среди его видений. До ее ушей доносился невнятный голос ручья, сонного старого великана, бормочущего свои сказки. Но эти звуки уже не действовали на ее воображение, как обычно, она знала, что это просто шумит вода, переливаясь по камешкам глубокого ущелья, — только это, и ничего больше. Она перевела взгляд на открытый склон холма. В диком овсе там паслись две лошади одной масти, обе караковые, прекрасная пара. В лучах солнца их гладкая весенняя шерсть отливала золотом, а иногда переливалась блеском драгоценных камней. Она почти с испугом осознала вдруг, что одна из этих лошадей была ее Долли, товарищ ее отрочества и девичества, на шее которой она выплакивала свои печали и которой поверяла в песнях свои радости. Глаза девушки увлажнились, и она очнулась от своего оцепенения, снова стала сама собой, живой частью всего окружавшего ее мира.

Крис опустился на землю и со стоном уронил голову на ее колени. Она склонилась над ним и прижала губы к его волосам.

— Вставайте, поедем, — сказала она шепотом, и у нее вырвался не то вздох, не то полурыдание, но она сжала губы и встала. Лицо Криса было бледно, почти мертвенно. Так потрясла его борьба, через которую он прошел. Не глядя друг на друга, они быстро пошли к лошадям. Девушка прижалась лбом к шее Долли, пока мужчина подтягивал подпруги. Затем собрала поводья в левую руку и ждала. Он взглянул на нее с мольбой о прощении, и ее глаза ответили ему. Она оперлась ногой о его руку и легко вскочила на седло. Молча повернули они лошадей и стали спускаться по узкой тропе через темный хвойный лес, а затем через безлесную равнину, вниз к пастбищам. Тропинка переходила в коровью тропу. Тропа вела к проселочной дороге, а та — к большому шоссе. Они ехали рысью по высоким, пологим холмам Калифорнии к тому месту, где начиналось шоссе, отделявшееся загородкой: между двумя вертикальными столбами, вбитыми по обе стороны дорожки, вкладывались поперечные брусья. Чтобы выехать на шоссе, нужно было вынуть брусья. Девушка осталась на лошади, а мужчина соскочил с седла и начал вынимать их.