Либба Брэй: Прекрасное далеко

Но девушки! Их глаза лихорадочно блестят от мечты о том, кем они могут стать. Они говорят себе, что сегодняшний день — начало всего. И кто я такая, чтобы говорить им, что это не так?

— Джемма! Джемма!

Ко мне сквозь толпу протискивается Фелисити, нанятая сопровождающая пытается не отстать от нее, а величественные престарелые леди провожают неодобрительными взглядами. Прошел всего-то какой-нибудь час после ее дебюта, но Фелисити уже доводит их до истерики. И я в первый раз за многие дни улыбаюсь.

— Джемма! — восклицает Фелисити, хватая меня за руку.

Она говорит так быстро, что слова наталкиваются друг на друга в длинной взволнованной цепочке.

— Ты прекрасно выглядишь! Как тебе нравится мое платье? Элизабет немножко споткнулась — ты видела? Королева была изумительна, правда? Я так боялась! А ты?

— Ужасно, — отвечаю я. — Я вообще думала, что упаду в обморок.

— Ты получила телеграмму от Энн? — спрашивает Фелисити.

Да, этим утром я получила чудесную телеграмму от Энн, с пожеланием всего доброго. Там было написано:

«РЕПЕТИЦИИ ПОТРЯСАЮЩЕ ИНТЕРЕСНЫЕ ТОЧКА ГАЙЕТИ НЕЧТО НЕВЕРОЯТНОЕ ТОЧКА ОГРОМНОЙ УДАЧИ ТЕБЕ С РЕВЕРАНСОМ ТОЧКА ТВОЯ ЭНН БРЭДШОУ»

— Да, — говорю я, — она, наверное, потратила на телеграммы все свое будущее жалованье.

— Когда закончится сезон, я поеду с матушкой и Полли в Париж и там и останусь, — сообщает Фелисити.

— А как насчет Горация Маркхэма? — осторожно спрашиваю я.

— Ну, — начинает Фелисити, — я к нему явилась… Сама. И сказала, что не люблю его и не хочу выходить за него замуж и что из меня получится никудышная супруга. И знаешь, что он ответил?

Я качаю головой.

Глаза Фелисити округляются.

— Он сказал, что и сам тоже не хотел бы жениться на мне! Ты можешь такое вообразить? Я была ранена в самое сердце!

Я тихо смеюсь, и меня саму это удивляет. Я чувствую себя как-то странно, мне хочется плакать…

— Значит, Париж. И чем ты будешь там заниматься?

— Ну, Джемма! — восклицает Фелисити таким тоном, как будто я ничегошеньки не понимаю и никогда не пойму. — Там ведь собирается вся богема! И теперь, когда я получила наследство, я могу заняться живописью, жить где-нибудь в мансарде. Или, возможно, я даже стану натурщицей!

Она наслаждается тем, как скандально это звучит. Потом ее голос опускается до шепота:

— И я слышала, там много таких, как я. Может быть, я действительно снова найду любовь!

— Ты станешь украшением Парижа, — говорю я.

Фелисити широко улыбается.

— Поехали с нами! Мы могли бы чертовски весело жить там вместе!

— Я думаю, лучше отправиться в Америку, — отвечаю я, и в этих словах оформляются мои еще смутные планы. — В Нью-Йорк.

— О, это потрясающе!

— Да, — соглашаюсь я, сама несколько взбодряясь от такой перспективы. — Потрясающе.

Фелисити крепче сжимает мой локоть.

— Не знаю, слыхала ли ты последние здешние новости, так что поспешу опередить других. Мисс Фэрчайлд приняла предложение Саймона. Они обручены.

Я киваю.

— Так оно и должно было быть. Я желаю им счастья.

— А я ей желаю удачи. Попомни мои слова, Саймон еще до тридцати лет облысеет и ужасно растолстеет.

Она хихикает.

Начинается новый танец. И толпа снова оживляется. Танцевальная площадка заполняется по мере того, как чудесная мелодия вливает в бал новую жизнь. Держась за руки, стоя рядом в облаках шелка и цветов, мы с Фелисити наблюдаем за танцующими, которые движутся в едином ритме. Они кружатся вокруг себя, как Земля вокруг своей оси, терпеливо вынося тьму, ожидая Солнца…

Фелисити стискивает мои пальцы, и я ощущаю легкий отзвук магии сфер, пульсирующий в ее руке.

— Что ж, Джемма, мы сумели все это пережить.

— Да, — говорю я, отвечая на ее пожатие. — Мы сумели пережить.

В пятницу мы с Томом провожаем отца в Бристоль, где ждет корабль британских военно-морских сил «Виктория», готовый доставить отца домой, в Индию. В порту полным-полно хорошо одетых путешественников; это мужчины в отлично сшитых костюмах, леди в шляпах с широкими полями, скрывающими лица от скудного английского солнца, которое как раз сегодня одаривает их ярким светом. Причал сплошь заставлен сундуками, связанными по два, на них стоят печати, определяющие их судьбу. Они подобны утверждению, что жизнь есть постоянное сердцебиение, что она продолжается везде одновременно, а мы — всего лишь маленькие частицы ее вечных отливов, приливов и течений. Я гадаю, где сейчас Энн. Возможно, она стоит в центре сцены театра Гайети, готовая вступить на тропу, ведущую в неизвестность, но где она может быть той, кем пожелает. Мне бы очень хотелось повидать Энн в ее новой жизни.