Джон Бойн: Здесь обитают призраки

Он читал, и я уже страшилась, что нынче ночью не усну, ибо совершенно уверилась, будто меня окружают незримые души тех, кто оставил свою физическую оболочку, но еще не допущен во врата небесные и обречен скитаться по миру, истошно рыдая, желая достучаться до живых, на всем пути своем оставляя лишь разор и мученья, гадая, когда же придет умиротворение загробной жизни и исполнится обещание вечного покоя.

Дочитав, мистер Диккенс склонил голову, и секунд десять в зале висела мертвая тишина, а затем мы разразились аплодисментами — мы вскочили на ноги, мы требовали продолженья. Я обернулась к папеньке, но, вопреки моим ожиданьям, он вовсе не ликовал; он был бледен, на лбу его блестела испарина, он дышал с трудом, смотрел в пол и стискивал кулаки, пытаясь отдышаться и страшась, что ему это не удастся.

В руке он сжимал окровавленный платок.

Отбывая из лектория в промозглую ночь, я все еще дрожала, потрясенная спектаклем, и вокруг себя прозревала тени и призраков, однако родитель мой как будто совершенно оправился и объявил, что таких отрадных вечеров ему много лет уже не выдавалось.

— Актерство его не уступает писательскому дару, — объявил папенька, когда мы прежней дорогой направились обратно через парк; вновь зарядил дождь, и в сгустившемся тумане мы не видели дальше двух-трех шагов.

— Если не ошибаюсь, он нередко играет в любительском театре, — сказала я. — Дома и у друзей.

— Да, я об этом читал, — согласился папенька. — Чудесно было бы получить приглашение на…

Тут начался новый приступ, и он, задыхаясь, некрасиво согнулся пополам прямо посреди улицы.

— Папенька. — Я обняла его за плечи и помогла ему выпрямиться. — Пойдемте скорее домой. Чем быстрее вы снимете мокрое и примете горячую ванну, тем лучше.

Он кивнул и, кашляя и чихая, побрел дальше; так мы и шли, опираясь друг на друга. К моему облегчению, едва мы свернули на Бейсуотер-роуд и направились к Брук-стрит, дождь внезапно перестал, но с каждым шагом в туфлях моих все громче хлюпало, и я в ужасе воображала, как промокли ноги у папеньки. Наконец мы возвратились домой, и он полчаса пролежал в железной ванне, а затем натянул ночную сорочку и халат и вышел ко мне в гостиную.

— Я никогда не забуду нынешний вечер, Элайза, — промолвил он. Мы рядышком сидели у огня, попивая горячий чай и жуя тосты с маслом; гостиную вновь заполонил аромат корицы и каштана. — Превосходный джентльмен.

— Мне представляется, что он поистине жуток, — отвечала я. — Разумеется, я ценю его книги немногим меньше вашего, но лучше бы он почитал что-нибудь из своих романов. Истории о призраках я не люблю.

— Они тебя пугают?

— Ажитируют, — возразила я. — Надо полагать, любой рассказ, касающийся загробной жизни и тех сил, что непостижимы человеческим разумом, рискует встревожить читателя. Однако мне, пожалуй, не выпадало случая переживать страх, как всем прочим. Я не знаю, что означает поистине испугаться, — мне известны лишь волнение и неуют. Возьмем, к примеру, этого сигнальщика. Он знал, что его неизбежно настигнет кошмар, и этому ужасался. Или эта женщина, что с криком выбежала из зала. Не представляю, каково это — бояться столь сильно.

— Ты не веришь в призраков, Элайза? — спросил он, и я взглянула на него, удивленная таким вопросом. В гостиной было сумрачно, и только красные угли в камине освещали папеньку — глаза его казались темнее обычного, а кожу пятнало мерцание пламенных бликов.

— Не знаю, — отвечала я, и в самом деле не зная. — А что? Вы считаете, они есть?

— Я считаю, эта женщина в зале обделена умом, — провозгласил папенька. — Вот как я считаю. Она сбежала, когда мистер Диккенс еще толком не сказал ни слова. Нечего ей было там делать, если у нее такая чувствительная натура.

— Говоря по чести, я всегда предпочитала более реалистичные истории мистера Диккенса, — сказала я, отвернувшись. — Повествования о жизни сирот, истории об одолении препон. Господа Копперфильд, Твист и Никльби [13] Николас Никльби — главный герой третьего романа Диккенса, «Жизнь и приключения Николаса Никльби» ( The Life and Adventures of Nicholas Nickleby, 1838–1839). привлекают меня больше, нежели господа Скрудж и Марли.

— «Начать с того, что Марли был мертв, — сообщил папенька басом; он так удачно изобразил мистера Диккенса, что я вздрогнула. — Сомневаться в этом не приходилось». [14] Фразы, открывающие повесть Диккенса «Рождественская песнь в прозе: святочный рассказ с привидениями» ( A Christmas Carol in Prose, Being a Ghost Story of Christmas, 1843), пер. Т. Озерской; Джейкоб Марли — бывший компаньон главного героя, скряги Эбинейзера Скруджа, он является Скруджу в сочельник и предупреждает его о грядущем появлении трех Святочных Духов.