Джон Бойн - Здесь обитают призраки

— Полноте, мистер Хеклинг, — промолвила я, слегка усмехнувшись и подпустив в голос беспечности. — Разумеется, вы его знаете. Он же вас за мною прислал.

— Меня за вами прислали, — не стал спорить Хеклинг. — Но никакой не мистер Беннет.

Внезапный порыв ветра понудил меня забиться поглубже в угол, дождь осыпал крупными каплями, и я пожалела, что Хеклинг не прибыл в крытом экипаже вместо открытой коляски. (Неразумная девчонка! Я все еще грезила о Пемберли. Мысленно мне являлся целый каретный сарай Годлин-холла — каждый день новый экипаж.)

— Значит, вас прислала экономка? — спросила я.

— Мистер Рейзен меня прислал, — отвечал он. — Ну, мистер Рейзен и мисс Беннет. Они оба, должно статься.

— И кто же такой этот мистер Рейзен?

Хеклинг почесал подбородок; надвигалась ночь, и в лунном свете его темная щетина поседела.

— Стряпчий он.

— Стряпчий?

— А то.

Я поразмыслила.

— Чей стряпчий?

— Годлинский стряпчий.

Некоторое время я молчала, складывая и обдумывая эти сведения.

— Мистер Рейзен — семейный поверенный, — промолвила я в основном сама для себя. — Он велел вам встретить меня на станции. А кто такая тогда мисс Беннет? Сестра хозяина, вероятно?

— Какого хозяина? — переспросил Хеклинг, и я решила, что с меня довольно.

— Хозяина Годлин-холла, — со вздохом пояснила я.

Хеклинг рассмеялся, затем словно бы прикусил язык.

— Нету в Годлине хозяина, — наконец сказал он. — Давненько уж. Хозяйка-то об этом небось похлопотала.

— Нет хозяина? — Это что еще за вздорный розыгрыш? — Не может такого быть. Наверняка есть. Кто такая мисс Беннет, если не родственница хозяина? В конце концов, она меня наняла. Я полагала, она глава семьи, а теперь вы утверждаете, что ничего подобного.

— Мисс Беннет у нас гувернаной была, — отвечал он. — Вот как вы. Не боле того и не мене.

— Но это же нелепица. Зачем гувернантке давать объявление о поиске другой гувернантки? Это решительно вне ее компетенции.

— Так она ж убыла, — объяснил Хеклинг. — Токмо никак не убудешь, пока нету замены. Я ее на станцию отвез, она вышла, сказала ждать, мол, вы скоро придете, а вы и пришли. Заместо нее. Винни и десяти минуток не передохнула.

Я сидела, раскрыв рот, не зная, как все это понимать. Какой-то абсурд. По словам этого человека, этого кучера, в Годлин-холле нет хозяина, моя предшественница поместила объявление, а узнав, что я прибываю, сочла уместным безотлагательно отбыть. Что все это значит? Вероятно, решила я, возчик этот безумен, или пьян, или пьян и безумен; я более не стану вести с ним бесед, а попросту устроюсь поудобнее, поразмыслю и подожду до прибытия, а тогда все несомненно разъяснится.

И тут я вспомнила. «ХБ». Женщина, что столкнулась со мною подле лондонского поезда. По видимости, это была она. X Беннет. Она взглянула на меня и как будто узнала. Вероятно, выглядывала молодую женщину, по описанию похожую на меня, удостоверилась, что я приехала, и затем бежала. Но отчего так? Сколь поразительное поведение. Весьма непостижимо.

Должно быть, вскорости я задремала, ибо мне привиделся неуютный прерывистый сон. Грезилось мне, будто я снова в школе — не совсем в Святой Елизавете, хотя сходство имелось, — и миссис Фарнсуорт говорит с моими девочками, а папенька за последней партой беседует с женщиной, в каковой я опознала мисс Беннет, хотя обликом своим она ничуть не напоминала женщину с перрона. Та была коренастой и рыжеволосой, эта же — смуглой средиземноморской красавицей. Никто не заговорил со мною — меня будто и не видели, — а затем все помутнело, погрузилось в причудливую парадоксию, как бывает во сне, но, вероятно, проспала я довольно долго, ибо, когда очнулась, вокруг уже сгустился мрак, спустилась ночь и мы сворачивали на узкую дорожку, наконец выведшую нас к громадным чугунным воротам.

— Там подале Годлин-холл, — сообщил Хеклинг, придержав лошадь и ткнув пальцем куда-то вдаль, хотя разглядеть что бы то ни было во тьме ночной не представлялось возможным. Я выпрямилась и разгладила юбку под пледом; во рту было сухо и затхло, веки отяжелели. Я несколько вымокла под дождем и сожалела, что впервые предстану перед неведомым своим нанимателям в столь неопрятном виде. Я никогда не отличалась миловидностью, но обыкновенно старалась извлечь из своей внешности все возможное; увы, тщание мое пошло прахом. Я понадеялась, что меня вскоре по прибытии отпустят и тогда я слегка подправлю нанесенный моему облику урон.