Michael - Зверь внутри

— Пойдем, тебе надо присесть.

В дальнем конце огорода, возле самой изгороди, отделявшей хозяйство Филипьевны от ближайшего карьера, у нее росли яблони. Росли они кучно, образуя небольшую яблоневую рощицу. По осени окрестные пацаны частенько лазили сюда полакомиться яблоками; Филипьевна гоняла их, но не слишком усердно: яблок все равно росло много, так что большую часть приходилось раздавать, ее беспокоило лишь то, чтобы они не ломали веток. Посреди этой рощицы, возле самой старой яблони, стояла скамейка, где пожилая женщина любила посидеть после трудов праведных на огороде.

Теперь здесь сидел Васька и дрожал. Взгляд его по-прежнему был устремлен в никуда, но он больше не вырывался и не вопил, что само по себе радовало.

— Может, наконец, расскажешь, что там у вас стряслось, — несмотря на то, что сама изрядно испугалась, Филипьевна постаралась взять себя в руки, и это ей удалось: по сравнению с жалко скукожившимся Васькой она являла собой воистину олицетворение спокойствия.

— Он… — прохрипел Васька, и это были первые слова, что услышала от него Филипьевна. — Красные глаза…

На большее пока Авдотьина не хватило, но старуха его и не торопила.

— Слушай, — наконец выговорила она. — А тебе того… не показалось?

В ответ Васька так истово отрицательно замотал головой, что у Алевтины Филипповны возникло две мысли: либо пацан сошел с ума, либо — не врет. Старуха отчего-то склонялась ко второму.

— Что ты там видел? — снова спросила она.

И тут Ваську прорвало. Он начал рассказывать, причем высыпал так много словесного гороха, подчас совершенно ненужного, что Филипьевне понять его было совсем не просто. Иногда парень просто забывал какие-либо слова, обозначающие простые понятия, и пытался объяснить их другими, из которых опять же многие от волнения не мог вспомнить… Одним словом, каша получилась преизрядная.

— Постой, постой, — наконец прервала его излияния хозяйка огорода. — Не так быстро. — Как он выглядел?

Васька более-менее связно описал.

— И, — добавил плаксиво, — он постоянно менялся.

— Менялся, говоришь? — выдохнула старуха. — Надо собирать людей. Это оборотень, не иначе…

Роковое слово было произнесено…

— Что это с тобою? — спрашивал Илья Громов забившегося в угол Пареева. После обширных их с Виктором возлияний он не успел, несмотря на эдакую встряску, окончательно протрезветь, так что все казалось ему несколько нереальным. Ему просто не верилось, что он видит Витьку в таком жалком и позорном состоянии. А тот не говорил ни слова.

Самогонки не оставалось, во всяком случае та, что выставлял Пареев, кончилась. А Громов вдруг ощутил потребность выпить еще. И напоить Витьку, который уж больно был плох.

Он встал и пошел из комнаты.

— Стой! — вдруг вскричал Пареев ему вслед, да так громко, что повидавший и испытавший на своем ментовском веку немало Илья аж подскочил.

— Что орешь?! — сердито обратился он к Парееву. — Напугал.

— Не уходи! — в голосе Виктора чувствовалась мольба.

— Да ты чего? — Громов развернулся и остановился напротив поднявшегося же Пареева. — Ты что, как баба? Возьми себя в руки, в конце концов! Ты мужик или кто?

— Мужик, мужик! — в голосе участкового звучали истерические нотки мужика, тем более стража порядка, недостойные. — Если бы ты видел…

— Чего видел? — бахвальство Пареева перед их походом к Щуплову еще помнилось Громову, и тем более странным казалось ему нынешнее поведение товарища.

— Глаза красные… И рычал… — прошептал Пареев, и голос его напоминал лепет напуганного маленького ребенка, по недосмотру или умышленно запертого в темную комнату и неизвестно что там увидевшего.

— Кто рычал? — не сразу понял Громов. — У этого твоего… шпентика пес, что ли, живет, который на тебя рычал? И ты его так испугался?

— Какой пес? Чего ты несешь?

— Не пес? — Илья посмотрел на Виктора так, словно видел его впервые. — Кто ж тогда рычал-то на тебя?

— Щуплов.

— Щуплов? — Громов даже и не знал, что ему сказать на подобное заявление: уж больно дико оно звучало. — Он рыкнул на тебя, а ты, как трусливый заяц, от него убежал, да мчался так, что я тебя с трудом догнал? Испугался какого-то мелкого человечишки?

— Да не человек он! — в отчаянии воскликнул Пареев.

— А кто ж тогда? — усмехнулся Громов. — Кощей Бессмертный?

— Сам ты Кощей. Он такой…

Виктор попытался рассказать, что же его напугало в комнате Щуплова, но в его устах этот рассказ прозвучал такой абсолютной ахинеей, что Илья даже не стал и слушать, а, покачав головой, только и проговорил: