— Я полагаю, от моей неуместной забывчивости ты совсем протрезвел, мой бедный друг, так что давай выпьем за наше примирение и прогоним прочь эту мерзкую трезвость вместе с теми подозрениями, которые у тебя возникли по отношению ко мне. Выпьем, а потом я постараюсь все эти подозрения развеять. Прозит!
…Потом они долго пили, болтали, курили, Ян рассказал о себе много интересного; показывал, стараясь не оставить у Саши никаких сомнений в правдивости своих слов, свои дипломы, фотографии, документы, принес даже из замаскированного под книжный шкаф сейфа Геральдический лист, заверенный Российским Дворянским Собранием, где подтверждалось его родословие и право на пользование фамильным гербом князей Понятовских. Показал и копию завещания, по которому к нему отходило все наследство покойного отца и дяди, недавно опочившего в Румынии. Копия была на трех языках и заверялась таким множеством никогда не виданных Сашей початой, что у него зарябило в глазах.
— Я думаю, теперь тебе понятна вся беспочвенность твоих подозрений и страхов? Я — слишком заметный человек в этом городе, чтобы заниматься какими-нибудь преступными или сексуальными глупостями. Даже если мне и потребовалось бы удовлетворить какую-нибудь совершенно патологическую свою прихоть — неужели ты думаешь, я бы не смог уехать куда-нибудь в Европу или какую-нибудь Америку, чтобы купить там себе хоть секс-партнеров, хоть жертву? А сидеть в баре средней руки своего родного городка с тем, чтобы «подснять» для совращения в грех содомский какого-нибудь мальчика или, что еще глупее, тащить жертву для утоления своих маниакальных страстей в свое родовое гнездо, чтобы потом, разделав, как какой-нибудь мясной дефицит, вытащить с черного хода и разбросать зачем-то по Черному Бульвару… Фи! Можно было бы придумать что-нибудь пощекотливее, да и местность выбрать поэкзотичнее. В конце концов, у меня три гражданства и пять паспортов с постоянными визами. Нет, мон шер ами. На ровном пепелище я искал и ищу себе только одного — друга. А это купить невозможно даже там, где продается все, даже на самую конвертируемую валюту в мире… Ещчо еден, проше пана… Май бест конгрэтьюлэйшнз. Хорошо идет эта самая «наполеоновка» в приятной компании. НО! Чтобы между нами не было больше никаких подозрений и неясностей… Вот. Это второй комплект ключей от моей квартиры. Пойдем, я тебе покажу как ими открывать, как отключать сигнализацию (да, приходится пользоваться, ты же видишь, какие у меня тут предметы быта и обихода). И ты сможешь приходить ко мне когда угодно и уходить когда угодно. А если не захочешь вообще меня видеть — вот моя визитная карточка, можешь зайти, или позвонить, или просто бросить ключи в почтовый ящик. При этом, заметь, я не спрашиваю о твоих координатах, кроме твоего имени и места учебы мне ничего не известно. Так что, право выбора — за тобой. Пьем еще по дринку — и идем к двери.
…Вскоре они стояли у величественной, как интуристовский швейцар, двери, обитой настоящей кожей. Саша, уже совершенно, успокоившийся, держал в руке лампу — по виду натуральную керосиновую семилинейку прошлого столетия (на самом деле это была довольно дорогая и точная искусственная подделка со специальным неоновым имитатором) — и говорил Яну, возившемуся с замками: «Ян, ладно тебе! Честное слово, я тебе и так верю». Ян делал рукой успокаивающий жест и переходил к следующему замку.
— А вот это, мин херц, уникальный замок конца 18 столетия. Германия. Если и найдется искусник, способный подделать, пусть даже по слепку, этот ключ, который сам по себе — шедевр, открыть этот замок ему вряд ли удастся, потому что один раз он открывается двумя оборотами влево и одним — вправо, а другой раз — наоборот. Если ты в состоянии себе это вообразить. Пользоваться им в здравом уме и твердой памяти невозможно. А в пьяном виде и подавно. Поэтому я им обычно и не пользуюсь.
Ян все-таки повернул ключ туда и обратно, и замок щелкнул. Некоторое время оба стояли молча.
— Ты знаешь, — Ян выглядел виновато. — Я, кажется, нас запер. Сейчас.
Он пробовал повороты туда и обратно, и снова туда, и еще раз обратно… Замок и вместе с ним дверь были непоколебимы. Потом за дело взялся Саша, но у него получилось не больше, чем у Яна. Когда оба они устали и отступились, Ян с сожалением посмотрел на подушечку большого пальца, где вздулся волдырь, и промолвил: «Хорошо, что это не ключ Лукреции. Она имела обыкновение натирать их медленно действующим ядом. А…» Но тут его рассуждения прорвал глухой мощный удар в дверь снаружи и глубокий, жуткий рык из-за двери. Они отшатнулись в глубину коридора, Саша уронил лампу, и она, разбившись, погасла. Рев и удар повторились. Ян быстро шагнул к светящемуся в темноте глазку и жадно прильнул к нему.
Читать дальше