Олег Синицын - Лист Мёбиуса

У меня аж дух захватило! Вот чешет, вот заливает! Пропагандист и агитатор, сказал бы Платов, эрудит, тудыт, твою, растудыт!

– Посмотрите на себя! – вдохновлено продолжал, ободренный моим молчанием, человек в темно-сером костюме. – Небриты, неопрятны, не причесаны, руки трясутся, ногти не стрижены, круги под глазами, лицо от пьянства опухшее, от вас разит перегаром! Разве вы можете быть полноценным членом общества? Подумайте об этом! Профессия вам необходима как воздух. Рабочий класс примет вас в свои ряды и сумеет воспитать в духе…

– Есть у меня профессия, – прервал я словесный поток.

– Позвольте поинтересоваться, – с ехидцей сказала темно-серая функция. – Это, как у вас там – у уголовников: карманник или медвежатник?

– Журналист! – я увидел недоверие в глазах собеседника и вытащил на свет Божий студенческий билет. – Учусь я в университете на факультете журналистики.

Функция остолбенела. Он никак не мог соединить один образ с другим. У него в мозгу замкнули какие-то цепи, логические связи нарушились, весь мир полетел в тартарары! Я думал, что он, как киборг, сделанный из легковоспламеняющегося материала, расплавится у меня на глазах, превратившись в кучку неаппетитной массы. Но он только возмущенно всплеснул руками:

– Ну, если у нас такие журналисты, то я – умываю руки! – темно-серый человек демонстративно развернулся ко мне спиной и вошел в туалет. Дверь захлопнулась, защелка повернулась на позицию: «занято».

«Мочой, что ли, пошел умывать руки? Сволочь!» – подумал я, но вслух сказал:

– Вы всегда в жару так одеваетесь?

В ответ была нажата педаль слива воды. Вода забурлила в унитазе.

«Тещу с зонтиком навещает!» – поставил я диагноз.

Нелицеприятный для меня разговор не прошел даром. Я понял, что действительно необходимо привести в порядок свою внешность. Но туалет был занят воинствующим моралистом. Есть еще один туалет, которым пользуются проводницы. Может, он открыт?

– Подъезжаем к станции Половина, – сказала линкорообразная проводница. И почему она всегда поворачивается ко мне кормой? Ей так сильно осточертели пассажиры? Или она любит демонстрировать единственное свое достоинство?

– Почему станция Половиной называется? – мне что-то объясняли раньше, но я забыл.

– Это потому что от Москвы до Владивостока как раз половина пути. Вот станцию так и назвали.

Я проскользнул мимо проводницы и нажал ручку ее персонального туалета. Ручка поддалась. «Здорово, не успела закрыть» – обрадовался я и вошел в туалет…

Что-то яркое до боли в глазах на секунду ослепило меня.

Рядом с открытой форточкой висела… шаровая молния!

Рядом с открытой форточкой висела… шаровая молния!

Я замер, боясь шелохнуться. Где-то в научном журнале я вычитал, что нельзя при появлении шаровой молнии делать резкие движения, даже дышать. Нужно представить, что перед тобой бешеная собака. И вести себя соответственно. Шарообразная масса искрилась и слегка гудела. Она будто состояла из множества нитей, собранных в один клубок. Я не понимал, почему я могу ее рассмотреть, так как по законам физики ее свет не должен был дать мне это сделать. Тем не менее, я ее рассматривал, затаив дыхание. Пахло озоном, кончики пальцев покалывали невидимые иголки. Не к месту вспомнилось о том, что люди, злоупотребляющие алкоголем, являются сверхпроводниками электричества. Шар золотистого цвета с оттенками светло-голубого весь был покрыт микромолниями, маленькими электрическими разрядами.

«Ты боишься?» – спросил шар.

«Есть немного».

«Мы не причиним тебе вреда»

«Кто это – мы?»

«Мы уже встречались».

«Это был сон».

«Нет, это был не сон».

«Почему вы здесь?»

«Ты сумел вернуться из нематериального мира в материальный. Мы наблюдаем, как твоя раздвоенная личность объединяется в одном теле».

«Раздвоенная личность? Это не метафора?»

«Нет. Посмотри в зеркало».

Я осторожно повернул голову к зеркалу. Отражение двоилось. Причем я видел себя не в анфас, а – в профиль. Одно отражение смотрело налево, другое – направо. Медленно сливались затылки, потом – уши. Двуликий Янус! В глазах зарябило до слез. И вдруг добавился еще один голос:

«Ни хрена себе, сходил за хлебом!»

«Кто?»

«Я. То есть ты. То есть мы».

«Принимаю на веру. Обычно со мной так совесть разговаривает».