Ему всегда представлялось, что после смерти он утратит лишь одно — свое тело. Нет, он был достаточно образован, чтобы понимать, что не окажется на пухлом облаке рядом с пухлым апостолом, читающим пухлые книги. Он лишь свято верил в то, что его идеи не могут просто так стереться в пространстве и времени.
Однажды он упал, а, очнувшись, открыл глаза и долго смотрел в небо, однако, поймав себя на мысли, что на князя Андрея он совершенно не похож, да и небо вовсе не над Аустерлицем, решил подняться и попытаться добраться до больницы. Недуг последних месяцев набирал обороты — вовсе не хотелось снова упасть посреди проспекта. Только встав, отряхнув рукава и подобрав портфель, профессор осознал, что находится в мире совершенно пустом и звонко тихом. Он оглянулся. Плетение ограды парка едва уловимо изменялось: если смотреть достаточно долго, то можно проследить, как кованые завитки движутся, но стоило лишь моргнуть, всякое движение прекращалось. Листва казалась голубой. Асфальтово-голубой. Мертвой. Пустынная улица струилась белоснежной разметкой. Здания казались лишь декорациями, нарисованными на полотне воздуха, — они плавно колыхались, но застывали, стоило лишь прищуриться на небывальщину. Поначалу удивления не было. Только тихий вздох:
— Так вот оно что. Вот оно как.
— Да, именно так. — неизвестно откуда перед профессором предстал коротко стриженый мужчина в явно дорогом костюме. Незнакомец пританцовывал и щелкал пальцами, словно задавая ритм лишь одному ему слышной музыке. Можно было счесть его помешанным, если бы не пронизывающий взгляд, заставляющий все вокруг застывать в немом оцепенении, да идеально белый воротничок — профессор был почему-то уверен, что у сумасшедших нет времени на то, чтобы полировать запонки и выглаживать рубашки.
— Вы, позвольте спросить?..
— Геометр, профессор Ман, Геометр. Приятно видеть вас.
— И мне, — слова литературоведа прозвучали не очень-то уверенно, однако человек напротив, казалось, воодушевился:
— Не представляете, какая для меня честь! Вы — и ко мне! Приятно, неимоверно приятно. Позволю себе заметить, что без вас тут сложновато мне пришлось бы, а ваша помощь просто необходима, просто необходима, — последние слова представившийся Геометром пропел на довольно высокой ноте, потом подпрыгнул и хлопнул в ладоши.
— Простите великодушно, но как же? — от таких выкрутасов глаза профессора полезли на лоб. Даже если отмести само поведение Геометра, слова были более чем странными. Зачем он мог понадобиться? Его, что, ждали? Почему? И как?..
— Оставьте, профессор, оставьте! Неужели вам требуются объяснения, вы же умный человек! Вы же, повторюсь, профессор! — видимо, само слово «профессор» вселяло в Геометра такой энтузиазм, что произносил он его с особым смаком, выписывая при этом немыслимые па. — Профессор, вы же всю свою жизнь искали один ответ, нет, разумеется, вы его не нашли, но вы же выросли, профессор! Вы-рос-ли. Хоть вы и не математик, но родная мне душа, я уверен, — слово «душа», напротив, звучало почти оскорблением.
— Да кто же вы? — Ман включил самый менторский тон, на какой был способен. Очевидно, такое обращение, безотказно действовавшее на студентов и студенточек, на Геометра не произвело ровно никакого впечатления.
— Право, вы дивный! Дивный человек! Профессор, я бы сказал! — мужчина уже вел литературоведа прочь от места падения, ныряя в подворотни, пересекая улочки, не умолкая при этом ни на минуту. — Я не люблю долгих объяснений, но для вас, дорогой мой, я сделаю исключение. Исключения — категория совсем особая в моих изысканиях, и посему я уделяю им совершенно особое внимание. Вы, профессор, тоже исключение. Самое настоящее исключение. Потому вы и здесь. Вы, во плоти! — Геометр хихикнул и вывел Мана на улицу Некрасова. — Смотрите, какой домик! Пойдемте туда. Там тихо.
Сказать, что постепенно всё увеличивающемуся удивлению профессора не было конца, значило бы не сказать ничего, но последняя фраза спутника его несколько протрезвила и он, доселе молчавший под причитания Геометра, позволил себе заметить:
— Простите, но ведь тут совсем тихо. Везде.
— Да-да-да, тихо, для таких, как вы. А меня атакуют петициями, знаете ли. Я страсть как не люблю петиции, потому что они тоже исключения. А к исключениям у меня совсем особое отношение, подчеркну снова. — они уже миновали арочный свод и вошли в неприглядное помещение: — Позвольте рекомендовать, Таверна! Мне подумалось, что это будет миленько, назвать так это местечко. Таверна!
Читать дальше