Макс Фрай - Желтый

Я с ума вообще сошел? – думал Квитни, стоя на набережной и глядя на желтый свет далекого дома – то есть прежде далекого, а теперь близкого, вот он, совсем рядом, руку протяни, за рекой. Да точно сошел с ума, – говорил себе Квитни, но не испытывал по этому поводу ни огорчения, ни беспокойства. Чего беспокоиться о том, что было и прошло. Я вернулся, – думал Квитни, – я наконец-то вернулся. Почти вернулся, осталось перейти реку. Мой дом за рекой.

– Мой дом за рекой, мой дом за рекой, – пел Квитни. Очень громко пел, отчаянно фальшивил, даже не столько пел, сколько кричал, как в детстве, когда возвращался из гостей в темноте и боялся, но признаваться в этом не хотел, наотрез отказывался от провожатых, а потом выходил за калитку и обмирал от ужаса, так вокруг было темно, и такими страшными чудищами казались тени деревьев, что хоть на землю ложись, зажмурившись, чтобы ничего не видеть, но ложиться нельзя, чудища могут съесть, и тогда он начинал петь – не какую-то конкретную песню, а просто обо всем подряд: «А-а-а-а, я иду домой, я иду домой с подарком, несу деду миску рыбных оладий, а-а-а-а, большую миску несу!» Музыкального слуха у него отродясь не было, зато голос громкий и звонкий, на чудищ это отлично действовало, в смысле они носа высунуть не смели из этой своей тьмы, поэтому все всегда хорошо заканчивалось: Квитни приходил домой, к деду, который ждал его на пороге с трубкой, набитой ароматным контрабандным табаком.

Никогда об этом не вспоминал, а сейчас вспомнил – сразу после того, как увидел, что мост Короля Миндаугаса в огне, а значит пробираться на тот берег придется по смешным круглым льдинам, тонким, как блины. В центре каждой льдины-блина был рот, накрашенный ярко-красной помадой; чтобы кусаться, или просто для красоты, этого Квитни не знал, но выбора не было, поэтому он прыгнул на ближайшую льдину, стараясь приземлиться поближе к краю, то есть подальше от красных губ, и запел.

– Мой дом за рекой, – пел Квитни. – А-а-а-а, мой дом за рекой! Я иду домой, мне никто не страшен, я иду домой.

Получалось так ужасно, что ошеломляло даже его самого. И хорошо, что ошеломляло – когда тебе так неловко за собственное фальшивое пение, это здорово помогает отвлечься от хищных ртов и того факта, что тонкие льдины гнутся под твоей тяжестью, то и дело уходят под воду, в любой момент могут совсем затонуть. И не то даже плохо, что вода холодна, а течение стремительно, а то, что под водой все эти хищные пасти налетят, как пираньи, вмиг обглодают до самых костей, но об этом лучше не думать. Не надо об этом думать на самой середине реки, поэтому Квитни пел все громче, перепрыгивая со льдины на льдину, с зубастого блина на соседний зубастый блин.

– Как вам не стыдно! – строго сказал мужской голос.

– Мне очень стыдно, мой дом за рекой! – завопил Квитни, вдохновленный новой строкой. И с энтузиазмом продолжил: – Я иду домой, мне стыдно! А-а-а-а, мне очень стыдно, мой дом за рекой!

Продолжая петь, он перепрыгнул на ближайшую к берегу зубастую блинную льдину и ухватился за протянутые из темноты человеческие руки, сильные и надежные, почему-то сразу три. Заткнулся только когда почувствовал под ногами твердую землю. Сел на нее и подумал: я вот-вот заплачу. И принялся рыть яму, чтобы в нее спрятаться – сейчас, как это часто бывает во сне, он был уверен, как если бы с младенчества точно знал, что таковы законы природы: человек способен плакать только спрятавшись в яме, поэтому ее надо вырыть как можно быстрее, пока еще есть силы терпеть.

– Ерундой вы сейчас занимаетесь, – укоризненно произнес мужской голос; кажется, тот самый, который его стыдил. – Не надо вам яму рыть, она не нужна. Только ради всего святого, умоляю, не начинайте петь: «А-а-а-а, я занимаюсь ерундой». Еще одно ваше выступление я точно не переживу. У меня самый конец непростого дежурства. И абсолютный музыкальный слух.

– Я пел, чтобы они не кусались, – объяснил Квитни.

Наконец поднял глаза на своего собеседника и увидел, что перед ним полицейский в форме. Даже два полицейских, один побольше, другой поменьше. И тот, который поменьше, смотрел на Квитни крайне неодобрительно. Словно намеревался оштрафовать.

– Предъявите документы, – сказал полицейский поменьше и оказался женщиной. Ну или просто голос у него такой женский, специально, чтобы сбивать преступников с толку. Этих полицейских хрен поймешь.

– Ваши документы, пожалуйста, – поддержал коллегу первый полицейский. И добавил, как показалось Квитни, извиняющимся тоном: – Здесь пограничная зона. Нельзя ходить без специальных пропусков.