Кира Измайлова: Цветок пустыни [litres]

– Он проснулся, – сказала Лалира. – Узнал запах. Узнал цветы. Узнал меня.

– Он бы тебя даже не заметил, если бы ты не захотела.

– Верно. – Джанная едва заметно улыбнулась. – Не беспокойся, шади. Он думает, что видит сон, в котором еще юн, а Мадри жив, и к нему можно приехать и поговорить о том, чего нельзя доверить советнику.

– О чем же? – вырвалось у меня.

– Это не мои тайны, Вейриш-шодан, – строго сказала Лалира и удалилась в темноту. Оттуда донеслось: – Спроси его самого, быть может, ответит…

– Да о любви он спрашивал, о чем же еще говорить в таком возрасте? – вздохнула Фергия. – Хотя… кто знает, может, просил проверить, не обманывает ли его Ларсий? Но тогда Лалира бы сказала…

– Нет смысла гадать. – Я отставил чашу. – У нас тут рашудан спит на голой земле. Что будет, когда его хватятся, надо говорить?

– Не успеют, Лалира вернет его назад. Судя по тому, как легко она преодолела все щиты, в них еще с давних времен имеется лазейка: рашудан был достаточно предусмотрителен, а может, это Мадри ему подсказал, – усмехнулась Фергия. – Пускай себе спит. Проснется – выпьет с нами. Хотя нет, лучше не нужно. Он и так…

Рашудан вдруг зашевелился, приподнялся на локте, окинул нас невидящим взглядом и произнес негромко:

– Я сплю. Мне снится сон. Я знаю это… не могу проснуться…

В этом не было бы ничего странного, но он помолчал и продолжил:

– Бегу. И бесконечен коридор. И тьма кругом. И сил нет обернуться…

– Это опять строки вашего неназываемого поэта? – шепнула Фергия, а я сообразил: действительно, ведь рашудан не просто бредит спросонок.

– Говорят, в юности он сам недурно слагал стихи, – ответил я так же тихо. – Об этом лучше спросить у Хаксюта, он наверняка знает.

– Спрошу, – кивнула она и, подвинувшись поближе к Аю, обняла ее.

Та положила голову Фергии на плечо, и, признаюсь, мне это не очень нравилось: Аю не любила, когда к ней прикасались посторонние, а теперь… Быть может, дело в том, что Фергия – дочь ее обожаемой «аяйки»? Хорошо, если так, потому что если две эти ведьмы спелись, не видать мне спокойной жизни!

Впрочем, я и так не смогу жить по-прежнему, покуда не разузнаю, как избавиться от проклятия, как загнать древнее чудовище – язык не поворачивался назвать его ни человеком, ни драконом – обратно в ту дыру, из которой оно вылезло. А лучше того – прикончить, чтобы раз и навсегда положить конец его подвигам.

«Я же сумею?» – спросил я у звездного Дракона. Он совсем уже скрылся из виду, но есть одна хитрость: говорят, улетая, он непременно оборачивается, и тогда можно разглядеть, как блестит его глаз. Вот та маленькая, но яркая звездочка над самым горизонтом – это он и есть. Она словно мигнула, подтверждая – сумеешь, конечно! В такой-то компании…

– Белым облаком сливы цвет плывет над моей головою, – вдруг неожиданно отчетливо выговорил рашудан. Он уже не лежал, а сидел, опираясь на камни возле фонтана, и неотрывно смотрел на светлеющее небо и цветущие деревья. – Вернись ко мне, надежда моя… вернись… Я был так счастлив с тобою…

– Рашудан не очень хороший поэт, – помолчав, сказала Аю. – Чайка лучше.

– Так-то оно так, но хотелось бы знать, о какой такой надежде он говорит, – ответила Фергия и умолкла.

И я молчал, надеялся только, что Лалира унесет правителя Адмара прочь до того, как он проснется окончательно и осознает, в какой странной компании пребывает. О том, какой переполох может подняться во дворце, я и вовсе думать не желал…

– Знаете, есть еще одна загадка, Вейриш, которая никак не дает мне покоя, – сказала вдруг Фергия.

– Какая именно? – не понял я.

Еще одна! Будто мало их свалилось нам в руки – знай, разбирай… Однако я уже привык ожидать сюрпризов от этой женщины… и как в воду глядел.

– Кто все-таки, чтоб ему провалиться, испортил ковры Итиша?..