Вероника Батхен: Хранитель замка Хэккет [СИ]

Говорили, что корабль можно призвать снова — достаточно в полнолуние выйти на побережье и сбросить со скалы в море юношу или девицу из полукровок. А затем кликнуть трижды — и из-за горизонта покажется белый парус. Апельфер не верил подобным слухам — у него, как и у многих ши, в юности рождались дети от человеческих женщин, но убивать он так и не научился. Те, кто верил, заманивали людей к берегам, рассказывали им дивные истории, а под финал сталкивали вниз, на острые камни. А следом исчезали сами — может и вправду дожидались своего корабля.

Ши становилось все меньше, людей все больше. Чтобы выжить, Апельфер мастерски научился прикидываться человеком — глуповатым крестьянином, немым пастушком или почтенным старцем. Он поселился в саду — сперва вырыл себе пещерку и покрыл ее дерном, потом сложил хижину из хвороста и соломы. Потом сэр Арчибальд Кирван построил из синего известняка небольшой, но надежный замок, и нанял старика следить за садом. Его сын, Артур, подарил верному слуге каменный дом с очагом и кладовкой. Его внук погиб при пожаре, но внучатый племянник отстроил Хэккет заново.

Время от времени Апельфер уезжал, чтобы вернуться под видом собственного потомка — мало ли кто заметит, что садовник живет дольше господ. По счастью хозяева замка занимались своими делами — воевали, делили наследство, дрались за женщин, плодились, размножались и ложились в красную рыхлую голуэйскую землю. Изредка дети Кирванов находили приятность в обществе хмурого старика, слушали его сказки, танцевали под яблоневую флейту, учились различать родники, читать следы и считать лебедей в полете, начинали играть по-настоящему. Жаль, закрытые школы живо выбивали дурь из голов юных леди и джентльменов. Был конечно молчальник Энгус, лучший скрипач Голуэя, горбатая мастерица Эрин, чьи пальцы навсегда загрубели от гобеленовых нитей, рыжая Шиннед с неукротимым сердцем — в минуты любви ее глаза становились синими, словно тучи, а над верхней губой выступали росинки пота. Были и другие. Но все они в свой черед позабыли о чудаке-садовнике. Апельфер не сердился — век людей короток, жизнь скудна.

Настал час, когда к костру Самхейна не явился ни один ши. Тщетно рвалось к небу яркое пламя, плескался в бочонке веселый сидр, грудились яблоки в полных корзинах, тщетно звала и плакала флейта. Никто не бросил прутья рябины на волчью шкуру, никто не плескал молоком на угли, никто не пел заунывных баллад, древних, как скалы. Через год к огню вышли старый эквиска и пара зеленоглазых лис, однажды прилетал тильвит-тег, прибегала семейка смешливых брауни. Но потом и они исчезли.

Апельфер остался совсем один. Последний из Кирванов, упрямец Фергус отправился воевать с немцами и не вернулся. Он прихрамывал с детства, к тому же на его попечении жили старуха мать, красивая жена и три рыжекудрых смешливых дочки. Захоти — и остался бы в замке, держать хозяйство, заготавливать для солдат молоко и мясо, читать по утрам газеты и рассуждать по вечерам о политике, сидя в пабе с калеками и стариками. Но Фергус отказался отсиживаться, когда товарищи гибнут под пулями. Ушел и сгинул. Мать умерла от горя, жена родила четвертую дочку и вскоре уехала подальше от грустных воспоминаний. Замок долго стоял в запустении, затем наследники, чтобы извлечь хоть какой-то доход с развалин, разрешили водить экскурсии — и по новому замку, и по заброшенной башне, увитой плющом. Апельфер стал смотрителем, научился класть деньги на счет в банке и пересылать отчеты. Он старался как мог, понимая, что владельцы однажды могут снести здание вместе с садом и построить, к примеру, гостиницу, или колбасный завод. Деньги текли тонкой струйкой, туристы не жаловались, Апельфер жил спокойно…

Дождь кончился. Октябрьское солнце пробилось сквозь редеющую листву, лучи запутались в золотистых волосах ши. Близился вечер — один из множества тихих вечеров дома. В большом камине догорят дубовые дрова, капнет на подоконник воском грустная свечка, зашуршат мыши под полом, прокричит свое «уу» сова, тявкнет лисица, пискнет невезучий зайчишка. Сон смежит тяжелые веки, и в хлопаньи крыльев спустится в сад прекрасная Каллах, чтобы танцевать для любимого лунной ночью. А затем качнется палуба корабля, прозвенит одинокая арфа и стена тумана расступится, открывая берега зеленой страны… Кого еще бог принес?

Привратный колокол звякнул слабо — его разбудила женская рука. На пороге стояла девица не старше двадцати лет. Нелепо наряженная в потертые синие брюки и цветастую грубую куртку, нелепо причесанная — зачем стягивать пестрой лентой волосы цвета хлеба? Тоненькая фигурка, упрямо сжатые кулачки, пристальные глаза — и широкая радостная улыбка.