Дмитрий Данилов - На пороге [сборник litres]

Холодок пробежал у Березина по спине. Он вдруг понял, что Василий его не видит. И не видел с самого начала. Также и жена его, поставив тарелки перед мужем и Ярилой, не обратила внимания на профессора, словно его и не было в избе.

– Я – волхв, Василий Волкович, – поднялся Ярила с места.

Василий дёрнулся назад и, опрокинув лавку, едва удержался на ногах:

– Сгинь, нечистый! Вон из моего дома! – Он метнулся к стене, сорвал чёрный деревянный крест и замахал им на Ярилу.

Березин едва удержался от смеха. Ярила же был спокоен:

– Вижу я, Василий, злобу и обиду в тебе и желание над людьми без причины величаться. А раз так – благословение твоё добра не принесёт. И Радимиру оно не нужно. А жену без вины не обижай. Жена – не скве́рна есть, но ласка и любовь. В жене начальная сила природная живёт. И никакой бог тебе права не даёт из людей рабов делать.

Женщина застыла с кувшином в руках. Глаза её блеснули от страха перед мужем.

– Аще посмеешь на Ягоду [15] Славянское женское имя. свою руку поднять, – продолжил Ярила, – то каждый раз будет тебя твоя злоба душить – вот так… – Волхв прищурился, глядя прямо на Василия.

Василий побагровел, его шея налилась кровью. Закашлявшись, он схватился за горло. Выроненный крест глухо ударил в пол.

Ярила повернулся лицом к двери. Березин поспешил за ним и обернулся, выходя. Василий задышал, откашливаясь. Ягода склонилась над ним, давая напиться прямо из кувшина. Дверь хлопнула.

– А ведь они меня не видели, Ярила? – осторожно поинтересовался Березин, когда они оказались за воротами.

– Чувства их затуманены ложью, а взор отягощён верой в своё бессилие, – кивнул волхв, – как же им видеть?

– А ежели не послушает тебя Василий, Ярила? – спросил Березин.

– Тогда с ним случится в точности, как я сказал, ибо верит Василий в мои слова куда сильнее, чем в бога.

Березину почудилась усмешка у того под его усами.

– Сила убеждения? – проговорил профессор себе под нос. – Психосоматика?

– Назови как тебе сподручнее, – наклонил голову Ярила. – Но ты мыслей не распускай по пустякам, родич. Нас с тобой дело поважнее ждёт…

Изба, в которую привёл Ярила Березина, была пуста. Чистые стены. Земляной пол, усыпанный опилками, два крошечных оконца, затянутых бычьим пузырём. Несмотря на отсутствие хозяев, на столе горела большая сальная свеча, в печке краснели угли, из недавно извлечённого горшка, стоявшего на ней, шёл сильный летучий запах, отдалённо схожий с тем, что Березин уловил во время недавнего свадебного обряда.

Деревянным черпаком Ярила из горшка налил Березину полкружки и предложил:

– Попей, Всеслав Ингваревич.

Березин отхлебнул немного пахучего варева:

– Зачем это, Ярила?

– Для тебя и для дела. – Добронравная усмешка была теперь почти видна на длинном лице волхва.

– И что со мной от него будет?

– А ты, родич, разве не заметил, что после напитка Искриного у тебя и ноги лепше сгибаются, и сердце звонче бьётся? – Волхв прищурился смешливо.

Березин задумался. Поразительно. Ведь даже… там… когда он убегал от джипа, суставы не болели, а сердце не схватилось привычной колкой болью. Психосоматика?

– Вот так-то, родич. А поверх того, ум твой стал свободнее и гибче, и ведение начало в тебе проявляться. Ну да, за словом и делу пора, – лицо его разгладилось, приняв своё обычное задумчивое выражение, – ты запомнил, что на озере пели?

Березин поставил кружку на стол:

– Чудная песня, Ярила. Запомнил, урывками…

– Это не совсем песня, родич. Это ключ. И для тебя их у меня – связка.

– Ключ от чего?

– Как тебе ведомо, «ключ» ещё значит «источник», Всеслав Ингваревич, – посерьёзнел волхв, – и плыть тебе надобно далее – вверх по реке лет – к источнику. Всё, что узрел ты пока, – есть часть ответов, а у источника – начало и главный ответ. А какой он, мне неведомо. Если бы я мог его знать – не было бы тебя здесь. Дар твой главный, родич, хоть на той же силе, что и мой зиждется, да есть другой и редкий плод древа ведения . Ибо дано тебе песню в речи слышать и каждого звука суть впитать. А теперь слушай и втори…

И вновь колдовская сила ритма древнего языка захватила Березина. Звуки то взрывным эхом отзывались в его ушах, то ласкали слух бархатом, то держали в напряжении внезапными горловыми смычками. Этот протославянский был старше любого известного профессору достоверного языка. Березин оказался в области гипотетического, и эта гипотеза оживала сейчас прямо перед ним, в его ушах и на языке.