Максим Виноградов - Противоборство Тьме

На сон устроились в том же самом здании ратуши. Оказывается, весь второй этаж выделен под апартаменты для гостей, так что и Боссу и мне легко нашлись свободные комнаты.

Первым делом запер дверь комнаты изнутри. Не то чтобы она такая уж прочная, что нельзя было бы, при желании, выбить. Просто так стало гораздо спокойнее. Хотя, я сам не вполне осознавал, чего боюсь. Вряд ли меня схватят спящим, свяжут и в таком виде засунут в дирижабль. И все же…

Не раздеваясь, не умываясь, я рухнул в кровать. Настолько вымотался за последние дни, что никакие волнения не могли помешать заслуженному отдыху. Едва закрыл глаза, как провалился в беспокойные сновидения.

Мне приснился дурацкий и довольно жуткий сон. Там был Ханс, Химик, генерал Хартман. Нашествие варваров, которое мы не смогли остановить. Я видел горящие разрушенные города, тела убитых жителей — простых прусских мужчин и женщин. Видел разграбленный Берлин, Данциг, Кенигсберг. Смотрел на закат Республики, ее последние годы или, может быть, дни. А потом я, внезапно, оказался на дирижабле. На том самом Гинденбурге, причем вместе с Хансом. Мы пытались улететь прочь от войны, от сражений, но тут вмешался непонятно откуда взявшийся архимаг. Он выпустил из руки огненный шар, и воздушное судно обратилось в летящий крематорий. А потом я сразу же оказался в гробу, на своих собственных похоронах. Тело осталось целым, несмотря на то, что я только что горел в дирижабле. Ханс появился живехоньким, произнес пафосную прощальную речь, похвалил меня за героизм. Потом крышку гроба закрыли, стало темно, душно и очень страшно. Послышался стук заколачиваемых гвоздей.

Именно этот стук меня и разбудил. Потому что он был вполне себе настоящий — кто-то бесцеремонно колотился в комнату, призывая просыпаться. Я вскочил с постели и подбежал к двери, отворив запор.

— Мистер! Скорее! — взволнованно прокричал молодой боец, находившийся в коридоре, — Срочная эвакуация! Отходим назад, по приказу генерала! Собираем всех оставшихся, живее!

— Как отходим? — не понял я, — А варвары?

— Сражение уже давно идет, — парень кивнул со знанием дела, — Сейчас готовится плановое отступление.

— Как это — сражение идет? — я растерянно потер лицо, — А сколько времени?

— Уже почти восемь! — прокричал солдат, убегая дальше по своим неотложным делам.

Я помотал головой, пытаясь сбросить остатки сна. Бегом поскакал на третий этаж, в кабинет Хартмана. Там я застал только нескольких солдат, упаковывающих остатки вещей в объемистые баулы.

— Генерал на мобильном командном пункте, — пояснил один из них на мой вопрос.

Я слетел вниз, перепрыгивая через ступеньки. Выскочил на улицу и тут же услышал звук далеких выстрелов. Помчался на этот шум, и на самой окраине Лера, на небольшой возвышенности, увидел командный пункт, представляющий из себя несколько грузовых и легковых мехмобилей, составленных бортами друг к другу. В кузове одного из грузовиков незыблемо застыл Хартман, глядя в сторону идущей битвы через внушительный бинокль. Подскочив к мехмобилю, я вскарабкался через борт и встал рядом с генералом. Вояка не обратил на меня никакого внимания, я молча проследил за его взглядом.

Поле боя отсюда видно, как на ладони. Вот немногочисленная Прусская армия, похожая на скалу, разбивающую волны атак варваров. Но наши солдаты пока схватились лишь с авангардом противника. С командного пункта хорошо заметно, что основные силы врага еще только разворачиваются, подходят ближе, готовясь нанести сокрушительный удар.

Зрелище завораживающее и страшное — людское море, неспешно накатывающее на отряды Республики. А навстречу этому нескончаемому приливу, рассекая воздушную гладь и периодически огрызаясь из немногочисленных орудий, на средней высоте величественно плыл Гинденбург.

— Как? — вырвалось у меня, — Как же так?! Генерал! А кто в дирижабле?

— Кавалер ордена Железного Креста первого класса капитан Макс Прусс. И Герой Республики Ханс Краузе, — медленно проговорил Хартман и, помолчав, добавил, — Посмертно.

— Но почему? — выкрикнул ошарашенно, — Там же должен был быть я!?

Генерал слегка повернул голову, смерив меня неодобрительным взглядом, и отвернулся, неопределенно фыркнув.

В голову ударила кровь с привкусом обиды. Получается, я не достоин или что? Так ведь сам же не хотел, зарекался подниматься на Гинденбурге! Но в мыслях представлялось все совсем не так. Думал, меня будут заставлять, приказывать, уговаривать если угодно. А потом Босс своей властью и неведомыми аргументами все же как-то принудит на этот вылет! А получилось… Никому я в общем-то и не нужен, Ханс изначально планировал лететь сам!