Виктория Полечева - Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь [litres]

Возле особняка Полуночи суетились слуги: гостей, прибывающих на бал, ожидали уже с завтрашнего дня. И только мистер Элнеби, еще более уставший и вымотанный, спокойно стоял у ворот и всматривался в даль. Когда он заметил Тюльпинса и Эйверин, его бледное лицо побагровело. Он кинулся к ним, как борзая собака, завидевшая дичь: вот-вот настигнет и порвет на кусочки.

– Н-на нас напали! – воскликнул Тюльпинс за мгновение до того, как открылся большой рот мистера Элнеби.

– Что за вид?! Ах, что за вид! – завопил помощник Полуночи, осматривая Эйверин. – Ах! Она меня убьет! Точно убьет! А я велел слугам прочесать весь город! А вы… вы! – Щеки мистера Элнеби возмущенно раздулись, и лицо его приняло более здоровый вид. – Быстро по комнатам! Привести себя в порядок и явиться ко мне! Нет-нет! Ждите в своих комнатах! Она хотела видеть вас еще с утра, я не знаю, как ей теперь объяснить… – Мужчина театральным жестом прижал кончики тонких пальцев к лицу. – Ох… Ждите у себя, да!..

Эйверин и Тюльпинс протиснулись к особняку и от входа первым делом повернули к кухне. Там все так суетились, что даже не заметили исчезновения пары подносов с профитролями и огромного куска вяленой говядины.

– Как переоденешься, приходи ко мне. – Тюльпинс обернулся к Эйверин, когда они шли по узкому коридорчику. – Можно разложить еду на пианино.

Эйви кивнула: ей тоже не хотелось оставаться одной. Она приняла обжигающе горячую ванну, покормила Крикуна, который все еще к ней не привык и отказывался вылезать из клетки, а потом надела одно из платьев, подаренных Дадой, и пошла к Тюльпинсу.

На стук Тюльп ответил лишь кряхтением и сдавленными стонами. Эйверин решительно распахнула дверь, и парень завизжал.

– Эй! П-по-твоему, прилично так врываться?!

Бывший господин стоял посреди комнаты в одних брюках и пытался натянуть на себя рубашку. Его дряблая кожа, свисающая складками, неприятно поразила Эйверин. В одежде парень казался куда худее.

– Т-ты думаешь выходить или нет?! – требовательно повторил увалень.

Эйверин шагнула в комнату и прикрыла дверь. Левая рука Тюльпа выглядела ужасно: посиневшие пальцы, на которых висели клочки тканей, раздулись, как сосиски, предплечье неестественно искривилось, кожа над выпирающими отломками побелела и отдавала синевой.

– Ох, куча переломов, – критично осмотрев руку, сказала Эйви. – Тебе за помощью бы обратиться. Сильно болит? – Эйверин с легкостью разорвала рукав рубашки и помогла Тюльпинсу одеться.

– Пульсирует только. – Парень шмыгнул носом. – А я вообще-то левша. Как я буду писать?

– Радуйся, если тебе ее не отнимут, Тюльп. – Эйверин ткнула тонким пальчиком в блестящую кожу. Когда Тюльпинс взвыл, она самодовольно добавила: – Ну вот, а говорил, что не болит. Пойдем к моему отцу? – Эйви закинула в рот несколько кусков мяса. – В Кадрасе он часто кого-нибудь лечил.

Тюльпинс поморщился, но, вероятнее всего, не от боли, а от громкого чавканья Эйверин, и пожал плечами.

– Может…

– Не может. Пойдем. Мы ему ничего не расскажем. Просто попросим помощи.

– Я не думаю, что это хорошая идея…

Когда Эйверин постучала в дверь кабинета, отец сразу же ей открыл. Всклокоченные волосы его торчали во все стороны, глаза запали.

– Ох, Птичка! – Отец прижал Эйверин к себе, следом впихнул Тюльпинса и захлопнул за ними дверь. – Вы не вернулись утром, я уже такого себе придумал! Полночь в бешенстве, я давно ее такой не видел! Где вы были?! – При этих словах глаза отца так странно блеснули, что Эйверин невольно отстранилась. Следовало бы рассказать всю правду о бесчинствах Полуночи, о Хранителе, о ребятах, что жили долгие дни в пещере. Следовало быть откровенной. Но Эйверин не сказала ни слова.

Правильно расценив ее молчание, Тюльпинс проговорил:

– На нас напали разбойники из Нижнего города, мистер Гиз. Мы не смогли с ними справиться.

– Ах, разбойники! – Мистер Гиз наигранно взмахнул шевелюрой, и Эйверин вовсе отступила от него на пару шагов. Она пыталась уверить себя, что притворство в голосе отца ей только почудилось.

– Нам нужна помощь. Тюльпинс руку себе сломал… Точнее, ему сломали. – Эйверин кивнула на парня, а тот приподнял правой рукой левую.

– О, бедняга! Пойдем скорее к госпоже, она точно сможет это поправить. Откладывать нельзя, иначе потеряешь руку. – Лицо мистера Гиза стало решительным, из глаз ушел лихорадочный блеск.

Эйверин улыбнулась: вот таким она привыкла видеть отца. Сильным, несгибаемым, готовым ко всему на свете.