Вадим Булаев - Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #2

У Иванова непроизвольно начала отвисать челюсть, горло сдавило от ужаса, захотелось грохнуться в обморок и не видеть всего вот этого.... Но инспектор почти сразу справился с собой, отработанно натянув на лицо скучающее, устало-равнодушное выражение.

В ухе засипел Антон, всеми силами сдерживающий прущие наружу эмоции.

Убедившись, что Сергей рассмотрел... лапу в деталях, Пауль быстро вернул свою конечность в привычную для человека форму и отрывисто бросил:

— Иоганн!

Второй раз фокус с рукой показывать никто не стал. Вместо этого оборотнев сын неуловимо превратил свою, ничем непримечательную, физиономию в волчью рожу. Не полностью, лишь слегка обозначив контуры свирепой личины. Но инспекторам хватило и этого. Повторно прониклись оба, и у каждого в мозгу, против воли, всплыли все страшилки, когда-либо слышанные про этих крайне опасных существ — вервольфов. Это не Ероха — добрая, безобидная, почти лубочная белочка. Здесь сразу чувствовались первобытная мощь, опасность, этакое звериное начало.

— Теперь, — как ни в чём не бывало продолжил толстячок, скрестив пухлые, короткие пальцы на выпирающем животе, — когда вы убедились, что мы не самозванцы, предлагаю приступить к делу.

Изо всех сил сдерживая порыв убежать со всей мочи куда глаза глядят, только бы подальше от этого смертельно опасного семейства, Иванов кивнул, выдавив из себя:

— Слушаю...

Пауль тактично отвёл в сторону глаза, давая парню осознать увиденное и прийти в себя. Однако затягивать с любезностью не стал, почти сразу приступив к делу:

— Мне... нам... нашей семье нужна помощь. Сразу скажу, чтобы потом не возвращаться к данному вопросу — ваш номер дал один из моих дальних родственников, арендующий коттедж на небезызвестной вам турбазе. Заодно и просветил, кем вы на самом деле работаете. Если это важно, я готов назвать имя и фамилию, под которыми он известен сегодня.

Инспектору было очень интересно узнать, кто же это такой болтливый в их довольно закрытом клубе, однако делать этого, по здравому рассуждению, Иванов не стал. Успеется. Сначала всегда полезно выслушать собеседника, не слишком обременяя его расспросами. Тонкости с нюансами потом, при уточнении подробностей...

— Успеется, — отмахнулся Сергей. — Для начала скажите — зачем я вам понадобился?

Пауль ответил не сразу. Сначала взглянул на сына, словно искал его одобрения, и лишь потом перевёл взгляд на инспектора. Колюче смотрел, но без ненависти.

— Я хочу знать, почему умер мой младший сын, — с затаённой болью, негромко произнёс он.

— Простите? — не до конца поняв собеседника, переспросил Сергей. — Что значит «от чего умер»?

Толстяк вздохнул, чуть затравленно повертел головой. Снова посмотрел на Иоганна, однако тот стоял словно изваяние, отрешённо глядя в никуда.

Этот потерянный взгляд инспектор знал не понаслышке. Ему неоднократно доводилось за время той, прошлой службы видеть такие вот мёртвые, плохо воспринимающие мир глаза у людей, потерявших по-настоящему близкого им человека. Стало не по себе.

Пауль нежно, успокаивающе прикоснулся к плечу сына. Молодой оборотень вздрогнул, как от злого окрика, и вгляделся в отца.

— Всё хорошо, папа, — впервые заговорил он. — Всё хорошо...

Толстячка передёрнуло. Не от отвращения или жалости — от бессилия. На его лице, с проступившими через складочки упитанных щёк желваками, отчётливо читалось: «Кто-то должен быть сильным — пусть это буду я».

...Смерть... Она всегда находит крайних. Тех, кто должен принять её первый, самый страшный удар на себя. Тех, кому некогда горевать, кто вынужден стать стержнем и поддержать, до хруста сжав зубы, остальных, менее сильных. Тех, кто за отвлечёнными разговорами и неприятной суетой должен взять на себя роль всеобщего утешителя, действующего всему наперекор, как бы ни щемило его сердце. Волю в кулак, душу — на замок. И держаться, держаться... из последних сил.

Похоже, в данном случае смерть выбрала себе в жертву именно Пауля.

Не поворачиваясь к собеседнику, немолодой — теперь это уже отчётливо стало понятно — мужчина смахнул слезинку тыльной стороной ладони, и глухо, отрешённо обратился к Иванову:

— Извините, — слова давались ему с явным трудом, — Для нас это слишком сильный удар... Начну по порядку... Мой младший сын, Юрген, переехал в ваш город пять лет назад из-за своего подросткового бунтарства. Всего хотел добиться сам, не считаясь со здравым смыслом и авторитетами. Расстались со скандалом, и он за всё это время фактически не выходил на связь. Лишь несколько раз звонил матери, но без подробностей. Жив, здоров и так далее. Ни со мной, ни с Иоганном отношений не поддерживал. Презирал... Считал нас закостеневшими в прошлом ретроградами, мешающими ему найти свой путь. Деньги на жизнь мой сын зарабатывать умел — делал какие-то проекты удалённо, как сейчас модно. У нас, во всяком случае, помощи не просил ни разу. Купил квартиру, машину не успел, хотя водительское удостоверение получил. Жены не имел. Я присматривал за ним понемногу через родственника, о котором уже упоминал. Негласно, разумеется...