Дина Бромберг - Дикие лебеди

— Кто это?

— Пап, ты чего, это я, Лиза.

— Лиза… Лизонька! Хоть ты жива осталась! Господи! — отец говорил ровно и безжизненно. — Пропали мальчики-то мои. Пропали. Украли, что ль? Ты б приехала, Лиз. Хоть на тебя перед смертью посмотреть. Не могу я больше. Приезжай, а? Приедешь… а… — в трубке раздались гудки. Лиза беззвучно затряслась, отказываясь верить услышанному.

— Что с вами? Вам плохо?

— Да, — ответила она очень спокойно. — Мне плохо. У меня пропали дети.

— Что-о?

— Глаза белокурой телефонистки расширились.

Лиза встала и медленно направилась обратно к лестнице.

За кулисы она не пошла. Хотела сразу идти домой. Врожденное чувство порядочности не пустило — повлекло в зал, где режиссерша гневно гремела с пульта:

— Девочки, не ходите, как деревянные! Это же шелк! Лена, поиграй! Разденься! Они будут на тебя смотреть и ждать, что ты это сделаешь — не обманывай зрителей! Что? — она быстро нагнулась к Лизе.

— Простите, мне нужно идти.

— Что значит — идти! Репетиция…

— У меня дети пропали.

— Какие дети, что за чушь?

— Мои братья. Мне нужно ехать их искать.

— На это есть мать и отец.

— У меня нет матери, она умерла почти год назад. Они живут с мачехой и отцом.

— Хорошо, — внезапно смягчилась режиссерша.

— Езжай, конечно, раз так. Ты в милицию заявила?

— Нет, я только что узнала. Мне срочно надо ехать домой, в Петровское.

— Так это же электричкой! Далеко!

— Да.

— Ладно, езжай. Я тут справлюсь как-нибудь, — режиссерша тотчас отвернулась и снова загремела:

— Василиса, почему ты сутулишься? Это платье требует царской осанки, а ты ходишь, словно тебе кочергу в спину вогнали и там оставили!..

Лиза поспешно вышла на улицу и почти бегом побежала в метро.

В электричке она сидела, прислонившись лбом к вагонному стеклу так легче было стискивать зубы и пересиливать ужас, гнавший ее вперед. И она не сможет сказать Юльке, что все в порядке? И вытереть слезы Вадику? И обнять Макса? Господи, мои братья, что с ними? И Димке надо позвонить, он ведь ничего не знает. Волноваться будет. С ума сходить.

— …будьте внимательны. Следующая станция — Петровское.

На остановке Лиза выскочила первой и опрометью бросилась к подошедшему автобусу. Три остановки показались вечностью. Магазин. Угол. Подъезд. Лифт ползет еле-еле. Господи, дверь. Ключи? Нет, они здесь, вот: руки дрожат.

— Лиза?

Ее словно толкнули в грудь. Она. Она стояла на пороге кухни. Слишком спокойная. Слишком уверенная. Почти наглая. Она не скрывала, что не в силах волноваться и сопереживать.

— Где папа? Вы заявили в милицию?

— Нет.

— Как нет? Где папа?

— На работе. Раздевайся же, Лизочка. Есть хочешь?

— Нет! Где телефон? — Лиза рванулась к трубке.

— Алло, теть Зой. Это я, Лиза. Можно папу? Пап, я дома уже. Да. Хорошо. Я выхожу.

— Куда ты?..

— но дверь уже хлопнула. Лиза стремительно бежала вниз. Семь этажей — подумаешь! Вниз, потом сразу налево. Осторожно, соседские мальчишки опять раскатали горку. Как бы не упасть. Мальчишки: где же мои мальчишки? Темная вышка проходной. Отцовская фигура на ее фоне кажется совсем маленькой.

Она едва не сбила отца с ног. Подняла упавшую шапку, нахлобучила обратно ему на голову.

— Лизка… хоть ты… хоть ты-то…

У нее не было сил сердиться на отца. Слишком остро ныла его боль, слишком сильно чувствовала она это. Но что-то мешало ей сказать, что она в полном порядке.

— Ты в милиции был?

— Был. Сказали — на учет возьмем, а так…

— Где их видели последний раз?

— Точно не знаю. Вчера не пришли — и все. Соседка сказала, Макса днем видела, как он из магазина шел с пакетом, потом вроде спустился вниз, часа в четыре. В сад, значит, пошел, за малыми. И все. Ни его, ни младших: ты одна у меня осталась, — всхлипнул отец, обнимая Лизу. Она с ужасом чувствовала его дрожь и тоску, знала, что надо напрячься и помочь ему перебороть — но опять что-то мешало.

— Может, тебе надо ко мне перебраться? — неуверенно предложила она.

— А… а Вера как же?

— Кто это — Вера?

— Ну, Вера…

— Ах, Вера, — Лиза не сразу поняла, что отец имеет в виду ее. — Скажи-ка мне, ты ее любишь ли?

— Не знаю. Я сейчас никого любить не могу. Даже тебя. Пустой совсем. Как рваная сумка. Пойдем домой.

— Прости, пап. Я поеду. У меня… экзамен завтра, — соврала она, испугавшись сказать про Димку. Не знает он — и не надо. Чтобы и она не узнала. Почему ей не хотелось, чтобы она узнала. И еще ясно было до боли — не будет он детей искать. Пить будет. Тосковать. Может, даже не выдержит. Уйдет навсегда. Но никогда и шагу не сделает, чтобы найти мальчишек. Значит, ей придется самой. Лиза поймала угол платка, выбившийся из-под воротника куртки, туже затолкала его внутрь, съежилась от порыва налетевшего декабрьского ветра.