Барбара Хэмбли - Кровавые девы

Лидия шепотом спросила по-французски:

— Что случилось?

— Несчастный случай на фабрике, — также шепотом ответила мадам Вырубова. — Из-за закладки новых кораблей повысили нормы, и бедный юноша без отдыха работал с прошлого вечера. Неудивительно, что он не успел вовремя убрать руку из-под пресса…

Несмотря на укол морфия — а это было первое, что сделал доктор Тайсс, когда мать и братья втащили молодого человека в лечебницу, — пациент закричал, и сидевшая на скамье между Лидией и мадам Вырубовой женщина страдальчески застонала, эхом отвечая на его боль. Занавески из беленого полотна, отгораживавшие смотровую с низким потолком, были задернуты не до конца, и за ними виднелась лечебница, которая в дрожащем прозрачном свете первого по-настоящему весеннего дня выглядела так, словно сама когда-то была небольшой фабрикой; оттуда доносились смешанные запахи крови, карболового мыла, грязного белья и немытых тел — та вонь, которую Лидия искренне ненавидела.

Студенткой она работала в больницах, и в течение тяжелого дежурства ей помогала выстоять только насмешливая уверенность, с которой мачеха сказала ей: «Дорогая моя, вы возненавидите это занятие…».

«Да, конечно, кто-то должен заботиться об этих несчастных, но я не понимаю, почему именно ты? — слова тетушки Фэйт. — Да, милочка, я знаю, что сейчас интерес к бедным считается bien à la mode , но, по-моему, одного дня в месяц в приюте — ОЧЕНЬ чистом и приличном, Андромаха Брайтвелл знает такой, — будет вполне достаточно…»

Разумеется, после этого Лидия просто не могла возразить, что она тоже терпеть не может неприятные запахи, беспомощность и то чувство безмолвного бессилия, которое охватывало ее перед лицом бедности. Невозможно было признаться, что ей чужды обычные женские побуждения, которыми руководствовались подруги ее мачехи, ухаживая за «обездоленными», как их принято было именовать…

Она не могла сказать им — тетушкам, которые вырастили ее, и элегантной стройной женщине, на которой ее отец женился в тот год, когда Лидию отправили в школу, — что на самом деле ее интересует человеческое тело, все его тошнотворные и восхитительные составляющие, о которых женщинам не полагалось ни знать, ни думать. Человеческая плоть полна чудес, как сказал доктор Тайсс…

… Каналы и узелковые утолщения, раневые «карманы» и порезы, нервы и кости, тайны, которые скрывает костный мозг… Кровь, слюна и сперма, как и почему. Работа в лечебницах стала для нее первым шагом к цели, к исследованиям ради исследований, знаниям ради знаний, к тому, что не имело почти ничего общего с перевязкой ушибов какому-нибудь пьянице или сизифовым трудом по оказанию первой помощи беднякам.

В приемной лечебницы, которую недавно выкрасили в наводящий тоску серовато-желтый цвет, на стоявших вдоль стены лавках сейчас сидело примерно две дюжины человек, мужчин и женщин — некоторые из них прижимали к себе детей или держали у груди завернутых в шали младенцев; все они кутались в вылинявшее, залатанное, несуразное грязное тряпье, какое только и могут позволить себе люди, потратившие последние деньги на жилье, дрова и еду. Их отличала худоба, которой Лидии не приходилось видеть даже у самых бедных обитателей лондонских приютов и лечебниц: худоба и настороженность забитых и запуганных животных. Лидия припомнила переулки, по которым она вместе с мадам Вырубовой ехала к мрачному кирпичному зданию на Большом Сампсониевском проспекте. Из-за близорукости все казалось ей нечетким и размытым, но увиденного все равно хватило, чтобы понять: эти трущобы, подобно гниющим язвам разросшиеся вокруг заводов, были хуже всего, с чем ей приходилось сталкиваться в Лондоне.

— Извините, что отвлекаем вас, — сказала Лидия, когда доктор Тайсс закончил с пациентом, вымыл руки и потянулся за висевшим на крючке сюртуком, чтобы поприветствовать гостей должным образом. Она вскинула руку. — Не стоит. Мне не следовало напрашиваться.

Хотя на самом деле поехать в лечебницу предложила мадам Вырубова: «Конечно же, милейший доктор Тайсс охотно нас примет. Он всегда рад посетителям».

Что ж, возможно, так оно и было по отношению к этой невысокой пухлой женщине, которая слыла лучшей подругой императрицы и чуть ли не членом царской семьи.

— Я вижу, что у вас много работы, которая требует всего вашего внимания.

При этих словах мадам Вырубова бросила на нее удивленный взгляд — наверное, прошло немало времени с тех пор, как кто-нибудь открыто заявлял о более важных делах, чем ее добросердечное желание сделать мир лучше, — но в карих глазах врача Лидия прочла благодарность за понимание.