Барбара Хэмбли - Кровавые девы

— Один из многих. Заводы, бараки… лачуги, подобных которым не встретишь и в китайской деревне, — в ровном, спокойном голосе мужчины вдруг прорезались пугающе гневные нотки. — И они еще удивляются, почему там начинаются беспорядки и мятежи, почему половина петербургских смутьянов выходит именно оттуда…

Он сжал губы, словно желая удержать неосторожные слова и вернуть их туда, где до них не доберется начальство.

С прежней бесцветной сдержанностью он продолжил:

— Но все исчезнувшие были очень молоды — тринадцать, четырнадцать, пятнадцать лет. Часть мальчишек — в основном ни на что не годные хулиганы — числилась на оружейных фабриках, другие были вполне порядочными ребятами, они горбатились на канатных заводах и относили получку своим матушкам. Две девицы подрабатывали проституцией, прочие занимались в основном тем, что присматривали за младшими братьями и сестрами да шили по ночам, чтобы выручить пару копеек.

Эшер натянул перчатки, взял туфли и перевернул их, чтобы в свете газовой лампы рассмотреть подошвы.

— Новые, — пробормотал он, затем отогнул верх туфли, снял пенсне и принялся через лупу изучать подкладку. — Плоть ведь сгорела?

На выцветшей подкладке виднелись пятна, но кожа едва обуглилась. Вампир. Или Голенищев врал, или…

Или что?

— Да, хотя и не до конца. Все кости остались целы.

Эшер, потянувшийся пинцетом за одним из зубов, осознал, что на мгновение вышел из роли. Он отложил инструмент, взял сигару и нахмурился, словно понятия не имел, что все это может означать:

— Господи.

— Ваш господин Орлов не говорил, как звали его сестру?

— Если и говорил, я этого не помню, — Эшер некоторое время мрачно смотрел на наполненную пеплом коробку, поддаваясь знакомой лихорадке охоты, которая раньше делала Заграницу такой увлекательной. Все равно что складывать стеклянную мозаику, которая в любой момент может рассыпаться на части. Затем он взглянул исподлобья на полицейского и спросил:

— А вы что скажете, мистер Зданевский? Что-то я не представляю себе фабричную девчонку в таких туфлях.

— Нет… обычно они донашивают обноски за своими матерями и сестрами. Но эта пара не слишком дорогая. Фабрики выпускают их тысячами.

— Девушка могла украсть их, если работала на такой фабрике. Я так понимаю, в том доме, где ее нашли, у нее родни не было?

— Насколько нам известно, нет. По чистой случайности, комната тогда стояла пустой: живший там старик несколькими днями ранее умер от скарлатины, и люди боялись заразиться. Хотя обычно находятся желающие снять даже спальное место на полу в коридоре.

Эшер молча пожевал кончик уса. В лондонском Ист-Энде хватало домов, о которых можно было сказать то же самое. Он чувствовал, что Зданевский снова изучает его, оценивая «друга» князя Разумовского, которому по воле случая смог оказать услугу.

— Семнадцать?

Полицейский подвел его к висевшей на стене карте. Петля Невы и лабиринт улиц, усеянные темными квадратами монастырей, церквей, фабрик, вокзалов… а ближе к заливу с его островами — широкие открытые пространства, где среди березовых рощ, под охраной стен и сторожек, стояли изысканные особняки. Частные волшебные холмы и «крестьянские» дачи, где на простых кроватях лежали подушки в наволочках из китайского шелка.

Как сказал Зданевский, и они еще удивляются…

— Черные точки показывают, где жили исчезнувшие мальчики, — сказал полицейский. — Красные — дома девочек. Рядом надписаны даты.

Эшер молчал, изучая карандашные пометки. Даже если между немертвыми вспыхнула открытая война, ни один вампир в своем уме не пошел бы на такое.

— Между мартом и маем, — наконец сказал он. — Еще несколько — летом, и ни одного исчезновения после первого сентября, ни в прошлом году, ни в позапрошлом.

— Вы видите в этом какой-то смысл?

Эшер еще раз всмотрелся в карту, пытаясь найти закономерность и ничего не находя.

— Дни становятся длиннее? И можно пройти большее расстояние?

— Я тоже так подумал.

— Здесь все? Из других районов никого не было?

— Никого, — ответил полицейский. — Эти дети никого не интересуют. Или, точнее, никого не интересуют те люди, которым дороги эти дети.

— Кроме вас?

— Это не мое дело, — поджатые губы опровергали слова. Эшер решил, что сам Зданевский когда-то получил такой ответ на свой вопрос. — Не было моим после первого исчезновения, второго, третьего… Но когда пропал восьмой ребенок, а затем и девятый… Люди обозлились. Поползли слухи — нелепые, но опасные слухи. Тогда дело стало моим.