Мария Чурсина - Проклятье

Потом Сабрина по ночам готовилась к занятиям, чтобы не бросить учёбу окончательно.

— Очень мало людей, способных на хорошее отношение. Способных любить — ещё меньше, наверное. Мы просто могли бы…

— Мы не могли бы, не могли! — закричал Алекс, кулаками ударяя по подлокотникам. Беспомощный и жалкий. — Я тебя люблю и ненавижу, ясно?

— Когда любят — не могу ненавидеть.

— Могут!

В коридоре послышались шаги, и затихли они под дверью. Маша так и видела, как эта женщина стояла там, сжимая и разжимая кулаки — её сына обидели.

— Убирайся, — сказал Алекс.

За дверью его мама вздохнула с облегчением — Маша ощущала её вздох всем телом.

Она могла бы завладеть этим домом. Невидимым руками она потянулась, обхватывая комнату, увидела всё сверху: вычурную люстру, пушистый ковёр, зеркало в ванной и зелёную с переливами плитку.

Маша ощутила в себе силу — забытый сладкий привкус. Женщина за дверью была в её власти, и парень в инвалидном кресле тоже. Она смотрела на них сквозь стены, из зеркал и оконных стёкол, из каждого хрусталика в люстре. Она была полом под их ногами, дверными ручками, которые выскальзывали из их пальцев. Сжать и ударить немного — они увидят. Они закричат, а Маша будет пить их страх. Нет.

Она тряхнула головой. Встала.

— Тогда я пойду. Пока, Алекс.

Тяжёлая дверь хлопнула за её спиной, впиваясь в косяк тонкими щупальцами замков. Маша постояла на лестничной площадке, вдыхая спёртый воздух.

«Человеком быть лучше, чем сущностью, — сказала она себе. — Человеком быть лучше».

— Почему?

— Человек может, что угодно. Столько вариантов! А ты хочешь быть сущностью, не мочь даже выйти из своего дома, застрять там, да?

Сабрина мерила комнату шагами. Она явно злилась — потому что не могла объяснить. Она думала, что лучше — и всё. Но Маша спорила.

— Какие варианты? — в который раз повторила она. — Кто угодно может растоптать мою любовь, уничтожить меня. Просто использовать и уйти. А сущность всесильна. Я была с ним, сколько хотела. Я была ему ближе любовницы. Я могла бы убить его, вытащить его душу и оставить с собой навсегда, если бы только захотела.

Сабрина замолчала и села рядом с Машей на больничную кровать. Мягко просел матрас. Палата была одноместной, им никто не мешал, только в окно, выходящее в коридор, иногда поглядывали медсёстры.

— Маша, ну скажи, зачем он тебе? Он же самовлюблённый престарелый неудачник. В его возрасте мужчины дослуживаются до полковника, горы сворачивают, аномалии на раз-два разделывают, котят там с деревьев снимают. А он что? Ты посмотри на наших преподавателей. Горгулья была военной, но её отправили в отставку из-за ранения. Ли давно на пенсии. С Максимом вообще очень мутная история. Аннет только и способна, что учебник вызубрить и пересказать. А Миф что? Раз он такой умный и сильный, почему не добился большего? Хочешь сказать, он великий учёный? Маша, я смотрела в библиотеке, единственная статья, которую он написал за год, это в соавторстве с тобой.

— Почему он меня не любит? Я некрасивая, да? Глупая? — Язык плохо её слушался, хотелось просто обхватить Сабрину собой, впитать её мысли и донести ей свои. Но так было нельзя.

Глаза Сабрины стали печальными.

— В том то и дело. Ты видела его женщин? Одна — курица-наседка, другая — серая мышь. А ты… он просто боится тебя. Рядом с тобой он — ничтожество, пустое место. Ты уже сейчас обошла его на сотню шагов. Он завидует тебе. Чёрная зависть. Ты даже с сущностью в заброшенной больнице разделалась, а он сбежал в ужасе.

— Он сказал, что я не разделалась. Просто повезло.

— Думаешь, он всегда правду говорит? Он брал тебя с собой, потому что хотел чему-то научить? Да он просто тебя использовал, потому что сам ничего не мог. Ты слышишь меня? — Сабрина повысила голос.

Маша кивнула. Она уже умела говорить, но ещё не умела плакать, и невыплаканное горе стояло комом в горле. В прежнем состоянии она стала бы колотить стёкла и посуду, страшно выть в трубах. Сейчас она могла только беспомощно дрожать.

— Я его не проклинала. Я же никогда не испытывала к нему ненависти.

Сабрина обняла её. Маша прижалась к плечу подруги, непривычно ощущая прикосновения, запахи, звуки. От её волос знакомо пахло арабскими духами. От всего этого кружилась голова.

— Знаю, — сказала Сабрина. — Ты не умеешь ненавидеть. Потому к тебе незнакомые люди на улицах тянутся. Да что люди, даже сущности.

В окна с шорохом сыпался предпраздничный снег — сухая крупа. Переступая босыми ногами, Ляля стояла на табурете посреди комнаты. Топорщился неподрубленными краями подол платья — зелёного в чёрную звёздочку.