Мария Чурсина - Проклятье

Он вздрогнул, понимая, что задремал. Сел ровно, пытаясь угомонить бешено колотящееся сердце. Теперь всё будет хорошо. Обвинения снимут, конечно. Вот вам Маша — никто её не убивал. Битую посуду можно выбросить и купить новую. Этта пусть убирается к демонам. Теперь всё будет хорошо.

Или теперь всё начнётся сначала?

Горгулья вскоре вышла, и её застывшее лицо напоминало лицо Маши — взгляд сквозь мир.

— И как теперь объясняться перед её родителями?

— Скажи им, что ребёнок чудом спасся, они будут благодарны. — Нервно рассмеялся Миф.

Горгулья посмотрела на него так, словно хотела ударить, но передумала. Сдержалась. И ушла по коридору, впечатывая шаги в паркетный пол.

Сабрина приходила чаще остальных. Миф не являлся вообще.

Сабрина и сказала им за день до.

— Ни о чём её не спрашивайте, ни о Мифе, ни о чём, в общем. Когда она вспоминает, она как будто снова уходит туда.

Группа настороженно молчала, отодвинув в сторону конспекты. В перерыве между двумя парами философ вышел подышать в коридор, и хорошо. Никому не хотелось болтать об этом при нём.

— А я и не собиралась, — обиделась Ляля. — Я вообще спросить хотела. Она мне платье поможет сшить к новогоднему балу, или я опять в форме должна идти?

Ватная тишина приложилась к окнам со стороны улицы. Маша вошла и замерла в приходе между партами, как будто забыла, что делать дальше.

— Привет, — сказал Ник. — Хочешь, возьми мои лекции переписать. У меня почерк понятный, не то, что у этих.

Он презрительно махнул рукой в сторону второго ряда.

— А ты мне платье сошьёшь? — Отряхивая руки одну о другую, из-под парты возникла Ляля. Она завязывала шнурок, а взъерошена была так, словно копала подземный ход.

Маша прикусила губу, глядя куда-то в угол. На ней была новая форма, новая сумка висела на плече. И причёска была новая, точнее, очень старая — с такой стрижкой она ходила летом, чтобы волосы не мешались.

— А, — произнесла она чуть погодя, — извините. Я просто иногда забываю, что нужно отвечать… голосом. Я странная, да?

— Видал я и страннее, — вздохнул со второй парты Рауль. — И это, застегни верхнюю пуговицу. Ходишь, как шпана.

Вошёл философ — во фланелевой рубашке под классическим пиджаком, в джинсах — и осторожно, будто по минному полю дошёл до стола. Пока все рассаживались, улыбнулся Маше.

— Давно вас не видно. Без вас было скучно. Никто не рассказывал про материализацию смерти… или как там?

Маша, успевшая сесть, вскочила. Провела взглядом, как будто ножом, из угла в угол комнаты. В напряжении прикусила губу и, пальцы, сжавшие край парты, побелели. В тишине медленно перевернула страницу Ляля.

— Извините. Я просто забываю, что нужно говорить… словами. — Маша села и, оглянувшись на остальных, тоже открыла тетрадь.

— А, — глухо отозвался философ. — Хорошо, я учту. Давайте продолжим рассматривать статью.

Скорчившись, она сидела на его кровати. Кресло Алекса стояло на середине комнаты — далеко. Может, чтобы она не смогла увидеть, как его трясёт.

До праздников оставалось чуть больше недели, когда Маша решила снова объявиться перед Алексом. Ей стало легче. По крайней мере, больше не хотелось забраться на шкаф и свернуться там клубком.

Гулять по улицам всё равно приходилось осторожно — на каждом шагу напоминая себе, что люди видят её, и что нельзя открыть дверь, не прикасаясь к ней. И что говорить нужно словами.

— Я просто не понимаю. Если ты хотела меня бросить, почему нельзя просто сказать об этом? — Голос Алекса сорвался на высокие ноты.

— Пойми, мне сложно объяснить тебе. Многое произошло. Но ты здесь ни при чём.

Он всплеснул руками, звонко шлёпнул по подлокотникам кресла. Наверное, на кухне вздрогнула его мама. Она сидела там и ждала, чем закончится разговор.

— Скажи честно, ты меня любишь? Вот хоть немного?

Маша сглотнула горькую слюну. Она научилась ходить по улицам и открывать двери, но с чувствами всё равно было сложно.

— Алекс, я хорошо отношусь к тебе. Иначе я бы не пришла. Ты можешь оценить хоть это. Понимаешь, на самом деле, очень мало людей, которые… которым…

— Которые ко мне хорошо относятся, да? Ты это хотела сказать — очень мало людей, которым не плевать на меня? Это всё потому, что я урод?

— Нет, я не о том.

Она вернулась потому, что ей было, к кому возвращаться. Потому что каждый вечер к ней приходила Сабрина и сидела рядом. Маша уже не была сущностью, и она не могла обхватить Сабрину собой. И человеком она ещё не была, чтобы донести благодарность словами. Зимними вечерами они так и сидели друг против друга. Молча.