Бренна Йованофф - Подмена

А потом пропала дочка шерифа. Это случилось в 1931 году, в предпоследний день октября.

Келлан Кори никогда в жизни никого не обидел, но это было не важно. За ним все равно пришли.

Выволокли из крохотной квартирки с кухней и потащили по улице. Сожгли его магазин, его самого долго били трубами и ключами для настройки. Потом повесили на дереве посреди церковного двора, с мешком на голове, со связанными за спиной руками. И оставили тело висеть целый месяц.

Когда папа рассказал мне эту историю впервые, я не понял, что он имеет виду, но когда я пошел в первый или второй класс, все стало для меня проясняться.

Мораль истории была в том, что нельзя привлекать к себе внимание. Нельзя иметь неправильные пальцы. Нельзя допустить, чтобы кто-нибудь узнал, как ты фантастически умеешь настраивать инструменты на слух. Нельзя никому показывать свою настоящую, подлинную сущность, потому что если ты выдашь себя, когда в городе случится что-нибудь плохое, тебя вздернут на дереве и оставят гнить на целый месяц.

У каждого есть точка отсчета. Место, откуда ты начинаешь свой путь.

Просто одним это место отыскать проще, чем другим.

Я ничего этого не помню, но Эмма клянется, что все было именно так, и я ей верю. Эту историю она часто рассказывала мне ночами, когда я вылезал из своей кровати и на цыпочках пробирался по коридору в ее комнату.

Дитя в колыбели плачет, надсадно надрываясь, как все младенцы. Его личико светится сквозь прутья решетки. В окно забирается мужчина — костлявый, в черном пальто — и хватает младенца. Похититель перекидывает ноги через подоконник, опускает створку окна и защелкивает жалюзи. Уходит. В колыбельке кто-то остается.

Эмме четыре года. Она вылезает из кроватки и подходит к колыбели в своей длинной пижамке. Когда она просовывает руку между прутьями решетки, существо придвигается ближе. Оно пытается укусить Эмму, она отдергивает руку, однако не уходит.

Всю ночь, в темноте, они смотрят друг на друга. Утром существо по-прежнему лежит, свернувшись в клубок, на мягком наматраснике с ягнятами и утятами и глядит на Эмму. Только это не ее брат.

Это я.

Росуэлл нашел меня во дворе. Двухминутный звонок давно отзвенел, лужайка уже опустела, так что никто меня не видел. Я стоял, закрыв глаза и привалившись спиной к стене, и делал глубокие вдохи.

— Эй, — произнес Росуэлл мне на ухо: оказалось, что я даже не услышал, как он подошел.

Я сглотнул и открыл глаза. С пасмурного неба продолжала сеяться унылая мелкая морось, совершенно нетипичная для октября.

— Эй… — Мой голос прозвучал сипло и неуверенно, как будто спросонок.

— Выглядишь не очень. Как самочувствие?

Я хотел небрежно пожать плечами, дескать, ничего особенного, но головокружение продолжало накатывать волнами.

— Хреново.

Росуэлл тоже прислонился к стене, и я понял, что он собирается спросить, в чем дело или, по крайней мере, с чего это мне вдруг приспичило заниматься в одиночестве дыхательной гимнастикой. Чтобы предупредить эти вопросы, я сделал глубокий вдох и сказал:

— Что может быть лучше, чем приправить историю об умершем ребенке доброй порцией свежей крови?

Он расхохотался и ткнул меня кулаком в плечо.

— Слушай, ну она же не виновата, что у нее мозги набекрень? Но мне надо быть с ней паинькой, поскольку я хочу подкатить к ее подружке Стефани. Да и вообще Элис вполне безобидна, несмотря на свою фамилию. [1] Фамилия Элис — Хармс. Harm, в переводе с английского языка означает «зло» или «вред». — Здесь и далее примеч. пер. Кстати, мне показалось, ты не равнодушен к некоторым ее природным сокровищам, так?

Я тоже рассмеялся, только смех у меня вышел натужным и немного жалким. Меня по-прежнему подташнивало, причем так, что в любой момент могло вырвать.

— Слушай, — сказал Росуэлл, неожиданно понизив голос. — Я знаю, ты не часто болтаешь с девчонками — не спорь, я знаю. Но Элис готова с тобой встречаться. Я говорю просто, чтобы ты знал: если хочешь, такая возможность есть, понял?

Я не ответил. Элис была так невероятно, так мучительно хороша, так идеальна для пристального разглядывания на уроках, что мне казалось, этого вполне достаточно. При мысли о том, чтобы по-настоящему пойти с ней куда-то, у меня сделалось тесно в груди.

Прозвенел последний звонок, завизжала звукоусиливающая установка на крыше, и Росуэлл отклеился от стены.

— Идешь на историю?