Александр Уваров - Бардо дождя [СИ]

— Малиновым? — оживился Сергей.

— Малиновое — на зиму, — ответила супруга. — Обойдёшься вишнёвым пока… Серёж, а может, на дачу съездим? Ну, к твоим родителям. Они нас приглашали, а мы всё никак…

Сергей призадумался ненадолго.

— Там, наверное, траву косить надо. А я косу править не умею…

— Съездим, Серёж! — надавила слегка супруга.

Из детской послышалось тихое хныканье.

— Опять Баба Яга приснилась! Начитался сказок на ночь! — и Катя, отодвинув чашку, вскочила и, стараясь не слишком сильно шлёпать тапочками по линолеуму, побежала к сыну.

— Поехать-то можно, — продолжал рассуждать Сергей. — Но это же на электричке два часа, в духоте такой…

Ночной мотылёк влетел через открытую форточку и запрыгал, заметался у лампы — и тень его, большая, крылатая, затанцевала на стене.

Качнулась лампа от потянувшего со двора ночного сквозняка, тень прыгнула на потолок, и снова перелетела на стену.

«Представляешь, — сказал шёпотом возвратившаяся жена, — ему приснилось, что папа стал волком, загрыз Кощея, а теперь папе больно. Еле успокоила…»

Захмелев, император стал весел и беззаботен, много шутил (но ни одной шутки Кузьма не понял, ибо касались они каких-то знакомых императора, о которых Кузьма не имел ни малейшего представления, и каких-то общих развлечений с этими знакомыми, о чём Кузьме так же было ничего не известно, и даже не известно, какого именно рода были эти развлечения) и часто хлопал новообретённого приятеля по спине (отчего спина стала чувствительно побаливать, так что Кузьма на всякий случай отодвинулся подальше от разошедшегося не в меру правителя).

— Она и припустилась бежать! — закончил Калигула какую-то очень забавную (по его мнению история) и расхохотался так заливисто, что Кузьма невольно начал подхихикивать в ответ.

И делал это не потому, что заискивал перед этим странным типом, вовсе нет; об императорах и их давно ушедшей власти он имел самые смутные и отрывистые представления и искренне не понимал, для каких таких целей природа этих самых императоров создала и куда потом убрала; потому подхихикивал он, что от нелепости сложившейся ситуации случилась ним очередная истерика, прошедшая, впрочем, вскоре без особенных последствий.

— Вот дела творились, — сказал Калигула и вытер слёзы, проступившие в уголках глаз. — А под утро дождь пошёл… Да, давно это было. А вот помню всё. Путается часто всё в голове… Но не уходит. Остаётся со мной. Сколько времени я уже скитаюсь, заблудившись в самых разных, удивительных и невероятных мира, а помню отчётливо только тот, первый мир. И первую жизнь. Остальные — какие-то короткие, неполноценные, ненастоящие. Всё ненастоящее, обманчивое… И вино…

Он сделал глоток.

— Да нет, то же, конечно… То же, что и было в тот вечер, когда пришла Друзилла… Вот только не знаю, откуда взялось это чудесное вино: прямиком из кладовых этого мира, или из чулана моей памяти. Но ты ведь ощущаешь его вкус?

Кузьма, призадумавшись, неуверенно кивнул в ответ.

Честно говоря, угощение императора не слишком ему нравилось.

Кузьма, хоть и человек денежный, вкусом был истинный плебей и привычку имел к дешёвым сливовым винам (которые испробовал ещё на исходе далёкого уже детства, заработав первый капитал кражей денег из обменных автоматов подмосковного транспортного терминала), потому тонкий вкус выдержанных виноградных вин вызвал в его сознании устойчивые ассоциации с прокисшим компотом (которым его потчевали суровые воспитательницы в детском приюте усиленного режима).

Но, вежливости ради, Кузьма кивнул.

И награждён был улыбкой императора.

— Да, такое вино пропасть не может! — воскликнул Калигула. — Боги не допустят этого!

«Дурной какой-то! — с раздражением подумал Кузьма. — Богов приплёл… Где он их видел? Нелепый человечишка. Рожа пеплом перемазана, и ещё чем-то… Грязью как будто… Как же выбраться мне отсюда? Знать бы, кто мне всё это устроил, кто подстроил мне подлянку такую — так стёр бы в порошок! Он бы у меня поплясал, попрыгал бы, до потолка бы подлетел!»

Отчего-то опять невпопад, нелепо, вовсе ни к случаю, совсем даже ни к чему, не понятно отчего — привиделась ему опять женщина… с животом, большим животом… асфальт, тёплый день… и крик.

Кого она звала? Что произошло?

Глупость! Глупость! Все давно закончилось, завершилось, прошло, прошло без следа!

Он прав, полиция признала его правоту, суд признал его правоту, а кроме суда и полиции нет ничего, и ничего больше не будет, а будет только он, и ещё будет его правота, которая пребудет…