Гильермо Дель Торо - Форма воды

Сверкающие, эфирные и живые.

На подносе, что стоит у него на столе – покрытые окалиной остатки некоего устройства.

Стрикланд таращится на них час за часом.

Кусок металлической трубы, вскрытой, точно цветок, после очевидного взрыва. Красное пятно, явно оставленное сгоревшим пластиком, черное сплетение пришедших в негодность проводов.

Правда в том, что у него нет никаких догадок.

Он даже не пытается разобраться. Он просто смотрит.

Чем бы ни была эта хреновина, она ухитрилась расплавить все, начиная с его собственной жизни.

Расплавлено. Его усилия быть отцом. Все попытки наладить домашний уют. Собственное тело.

Он переводит взгляд на бинты. Он не менял их несколько дней. Они серые, сырые. Нечто подобное происходит с трупами в гробах, они расползаются в черную, вонючую слизь.

И процесс не закончится на пальцах.

Он чувствует, как гниение ползет по венам и артериям руки словно червь, алчущие усики касаются сердца. Амазония воздает за все зловонным произрастанием в организме. Остановить это невозможно.

Стук в дверь.

Стрикланд пялился на поднос так долго, что его глазные яблоки пульсируют и болят. Входит Флеминг; в глубинах памяти мелькает смутное воспоминание, что он вроде бы просил того зайти.

Флеминг отлучался домой, чтобы выспаться. Выспаться. После такой катастрофы?

Стрикланд даже не допускал мысли оставить «Оккам», он убедил себя, что если ничего не может сделать прямо сейчас, то все равно прежде чем отправиться домой, он должен оценить вред, причиненный «Кадиллаку».

Флеминг откашливается, и этот звук мешает Стрикланду думать.

Серый свет мониторов подобен рентгеновскому излучению, он может видеть дряблые органы Флеминга, косточки словно прутья, пульсирующие электроды страха.

– Вы что-нибудь узнали? – спрашивает тот, указывая на стол.

Стрикланд не смотрит на Флеминга. Взгляд – это проявление уважения.

И все же он кое-что замечает – над планшетом, которым Флеминг заслоняется как щитом, на его шее виднеется синяк, ровно в том месте, где сжались во время затемнения пальцы Стрикланда.

Этот ублюдок нежный, точно лепесточек.

Флеминг откашливается снова, заглядывает в планшет:

– У нас есть краска с той машины, и мы можем по ней много узнать. Модель. Производителя. Еще у нас остался целый передний бампер, так что мы можем отправить в город поисковые партии. Пусть разыскивают белый грузовичок без переднего бампера. Дело бы шло веселей, если бы мы обратились к местной полиции, но я понимаю, почему вы не хотите с ними связываться. Я велел огородить стоянку, чтобы снять отпечатки шин.

– Отпечатки шин, – повторяет Стрикланд. – Краска.

Флеминг сглатывает:

– Еще у нас есть записи с камер.

– Кроме той, запись с которой имеет значение. Правильно ли я понимаю?

– Мы еще просматриваем пленки.

– И ни единого свидетеля, который мог бы сообщить что-то полезное.

– Мы только начали опрашивать людей.

Стрикланд роняет взгляд на поднос. На таком подносе нужно носить еду. Интересно, нельзя ли сожрать это?

Металл скрежещет на зубах, проглоченные куски тяжело падают в желудок.

Он сам мог бы стать бомбой; вопрос в том, куда бы он поместил себя перед тем, как взорваться.

– Если вы не против, чтобы я высказал свое мнение, – продолжает Флеминг. – Кажется, мы имеем дело с хорошо обученными профессионалами. Прекрасно экипированными и без проблем с финансированием. Проникновение заняло десять минут. По моему мнению, мистер Стрикланд, тут не обошлось без спецов из СССР.

Стрикланд не отвечает.

Советские агенты? Возможно.

Сначала спутник, потом животное на орбите, затем первый человек в космосе. Рядом с такими подвигами похищение века – пустяк.

Плюс Хоффстетлер.

Хотя до сего момента Стрикланд не имеет ни единого доказательства того, что сегодня ночью тот сделал что-то не то. Все это нападение… оно не выглядит советским. Слишком неряшливо. Тот вэн, который он ударил «прыветом», – старый кусок металла. Человек за рулем – истеричный старикан.

Стрикланду нужно время, чтобы подумать.

Именно поэтому он позвал Флеминга, да, теперь он вспоминает.

Садится прямее, хватает пузырек с обезболивающим, швыряет несколько таблеток в рот и жует.

– Что я хочу сказать, – объявляет он, – что я хочу прояснить совершенным образом… мы обсуждаем ситуации только внутри «Оккама» до того, как я отдам другой приказ. Дайте мне шанс исправить все самому. Никто более не должен знать, что произошло. Понимаешь меня?