Нил Стивенсон: Интерфейс

(аплодисменты, крики)

– Сегодня, согласно духу этой статьи, я призываю к установлению нового общественного договора. Я предлагаю Конгрессу и американскому народу Декларацию Налоговой Независимости.

(аплодисменты)

– Короче говоря, соотечественники, в качестве первого шага я предлагаю установить предельную долю бюджета, которая может быть израсходована на оплату государственного долга. Точный размер этой доли и технические детали внедрения этого положения суть вопросы для обсуждений и переговоров между моей администрацией и Конгрессом – и я убежден, что обсуждения нас ожидают самые оживленные.

(смех)

– Но какими бы не оказались в итоге детали, принцип неизменен. Великие грехи требуют великого прощения. Давайте теперь же простим себя, чтобы шагнуть в прекрасный новый мир третьего тысячелетия – с чистого листа и с чистой совестью.

(оглушительные аплодисменты и здравицы)

– Пускай мир узнает: страной третьего тысячелетия будут Соединенные Штаты Америки и первый шаг в это тысячелетие был сделан в этот славный день и в этом славном зале.

(десятиминутная стоячая овация)

Это было какой-то позор.

За весь свой первый срок не сумев поделать с государственным долгом ровно ничего, президент теперь собирается позволить Америке уклониться от собственных финансовых обязательств.

Это достаточно плохо само по себе; но хуже того, он пытается выдать свое решение за переворот линкольнианского масштаба!

Коззано ощутил атавистическое желание переместиться в Вашингтон, взобраться на помост и врезать президенту по морде. Это был тот же самый животный импульс, который пронизывал его, когда ему казалось, будто кто-то пытается причинить вред его дочери. В голове гудело. Он попытался успокоиться. Бессмысленные терзания.

Коззано все еще не подписал письмо, лежащее у него на столе – послание премьер-министру Японии с благодарностями за его гостеприимство, проявленное во время визита Коззано на прошлой неделе. Его крепкие пальцы сжимали гладкий инкрустированный ствол ручки. Перо из родиевого сплава, заряженное точно отмеренным объемом французских чернил, зависло в нескольких миллиметрах над зернистой поверхностью хлопковой бумаги, используемой Коззано для личной переписки. Но когда Коззано опустил ручку – точнее, когда он отдал мысленное приказание, с самого его рождения приводившее ладонь и пальцы в движение – ничего не произошло. Взгляд его переместился вдоль строки, следуя ожидаемому ходу пера. Ничего. Президент говорил и говорил, останавливаясь после каждых нескольких предложений, чтобы окунуться в поток обожания.

Ладонь Коззано покрылась потом. Через некоторое время ручка выпала у него из пальцев. Перо клюнуло бумагу и ушло в сторону, как плуг, извергнутый непокорной почвой прерий. Оставив на бумаге сине-черный кометный хвост, ручка упала плашмя и закачалась с боку на бок, издавая нежный затихающий звон.

Он выругался про себя и изо рта у него раздался странный звук, невнятное слово, которого он никогда раньше не слышал. Оно было настолько чужим, что он вскинул глаза, решив, что в комнате есть кто-то еще. Но никого рядом не было; это слово произнес он сам.

Изменение наклона головы вывело его из равновесия, качнув влево. Левая рука совершенно потеряла чувствительность. Он увидел, как она соскальзывает со стола, но не поверил собственным глазам, потому что не ощущал никакого движения. Запонка – дешевая отцовская запонка – щелкнула по краю столешницы. Рука повисла, раскачиваясь, и через некоторое время замерла, остановленная чисто механическим трением в локтевом и плечевом суставах.

Он откинулся назад, погрузившись в удобную вмятину в кресле, имеющую форму Коззано. Правая его рука при этом тоже сползла со стола и он обнаружил, что может ею шевелить. Теперь его поза приобрела устойчивость с небольшим креном влево. Он видел интерком и понимал, что ему нужно нажать на кнопку и вызвать Маршу. Он, однако, не знал, что ей сказать.

Глаза его полузакрылись и рев, топот, вой и гиканье Конгресса накрыли его, будто надетый на голову бочонок, и, к его вящему замешательству, лишили его воли. Он так страшно устал, так к чему попытки побороть усталость? Его свершений хватило бы на несколько жизней. Единственным, чего он пока не дождался, были внуки.

Внуки и пост президента, который он собирался занять до 2000 года. Впрочем, он не был уверен, что так уж мечтает об этой ужасной должности.