Пол Андерсон - Мир Сатаны [Компиляция. Без сверки с оригиналом]

— Но главная защита, конечно, психологическая. Мифы, символы, образы стали такой частью их жизни, что они помнят их даже в безумии. Возможно они даже помнят больше, чем когда находятся в здравом уме: вещи, о которых они не смеют вспоминать, находясь в памяти, все эти дикие и трагические символы, Ночные Лица, о которых не говорят. Медленно, из поколения в поколение, веками они нащупывали путь к некой системе, которая каким-то образом сохраняет их мир в порядке, пока цветет бейльцвет. Что практически направляет их манию в определенное русло, так что очень немногие из них получают увечья; потому они играют. Свою ненависть, свои страхи выплескивают в танце, живут в своих собственных мифах… вместо того, чтобы вживую раздирать друг друга.

Танец уже терял свой рисунок. В конце концов он не закончится, подумал Ворон, а просто растворится в бесцельность. Что ж, этого будет достаточно, если он сможет исчезнуть, и о нем забудут.

Он сказал Толтеке:

— А ты ворвался в мир их грез и нарушил его равновесие. Ты убил эту девочку.

— О, во имя милосердия, — инженер закрыл лицо руками.

Ворон вздохнул.

— Забудь. Это частично и моя вина. Надо было сразу сказать тебе про свою догадку.

Они были на полпути, когда кто-то вырвался из толпы и, подпрыгивая, двинулся к ним. Двое, увидел Ворон, сердце его оборвалось. Лунный свет лился по светлым волосам, превращая их в иней.

— Стой, — позвала Эльфави тихо и со смехом. — Стой, Горан.

Интересно, — подумал Ворон, какую судьбу готовит ему это случайное сходство его имени с именем из мифа.

Они остановились в нескольких ступенях от него. Бьюрд схватился за ее руку, оглядываясь по сторонам яркими безумными глазами. Эльфави смахнула локон со лба жестом, так знакомым Ворону.

— Вот Дитя Реки, Горан, — звала она, — а ты — дождь. А я Мать, и во мне темнота.

Из-за ее плеча он увидел, что другие услышали. Они заканчивали танцевать, один за другим, и поднимали головы.

— Тогда добро пожаловать, — ответил Ворон. — Возвращайся домой, в луга, Дитя Реки. Отведи его домой, Птица-Дева.

Лицо Бьюрда открылось. Он завизжал:

— Мама, не ешь меня!

Эльфави наклонилась и обняла его.

— Нет, — тихо запела она, — о-о-о, нет, нет, нет. Ты придешь ко мне. Разве не помнишь? Я была на земле, и на меня лил дождь. А там, где я была, было темно. Пойдем со мной, Дитя Реки.

Бьюрд зашелся в пронзительном крике и попытался вырваться. Она тащила его к Ворону. Снизу, из толпы, раздался низкий голос.

— И земля пила дождь, и дождь был землей, и мать была Дитем и понесла Айниса в своих руках.

— Чтоб тебя! — пробормотал Корс. Его похожая на пугало фигура нависла вперед, чтобы заслонить своего командира от стоящих внизу. — Сорвалось.

— Боюсь, что так, — сказал Ворон. Даид заскочил на нижний ярус. Голос его зазвенел как труба.

— Они пришли с неба и надругались над матерью! Слышите, как плачут листья?

— Что теперь? — свирепо посмотрел на них Толтека. — Что они имеют в виду? Какой-то кошмар, в этом нет никакого смысла!

— В каждом кошмаре есть смысл, — ответил Ворон. — Проснулась потребность в убийстве и теперь ищет — что ей уничтожить. И вот только что она нашла что.

— Корабль, да? — Корс поднял пистолет.

— Да, — ответил Ворон. — Ливень — это символ оплодотворения. А как ты думаешь, что символизирует космический корабль, севший на твою землю и высадивший свой экипаж? Что бы ты сделал с человеком, который напал на твою мать?

— Чертовски не хочется стрелять в этих ублюдков, — сказал Корс, — но…

Ворон зарычал, словно зверь.

— Только попробуй — убью тебя собственными руками!

Взяв себя в руки, он вытащил свою мини-рацию.

— Я сказал Утелю поднять корабль через тридцать часов после моего ухода, но это еще не скоро. Сейчас я его предупрежу. А затем посмотрим, сможем ли мы спасти свою шкуру.

Эльфави приближалась. Она швырнула Бьюрда к ногам Ворона, где мальчик в ужасе разрыдался, не имея достаточной мифической подготовки для того, чтобы как-то организовать то, что беспокоило его внутри. Широко раскрытыми глазами Эльфави уставилась на Ворона.

— Я узнаю тебя, — задыхаясь, сказала она. — Ты однажды сидел на моей могиле и не давал мне уснуть.

Он щелкнул включателем и поднес коробочку к губам. Ее ногти врезались ему в руку, так что он непроизвольно разжал ее. Схватив рацию, она отшвырнула ее — он бы никогда не поверил, что женщина могла бросать так далеко.

— Нет! — закричала она. — Не оставляй во мне темноту, Горан! Ты уже однажды будил меня!