Анна Субботина - На пороге зимы

В закрытые ворота со стуком ударили стрелы. Коротко и зло, как плевок.

Утро после битвы выдалось тёмным, как бочка со смолой. Когда Верен проснулся, вокруг царил непроглядный мрак. Было непривычно тихо. Плечо и колено неудобно упирались в дощатые стенки, будто он лежал в узком ящике. Спросонья Верен дёрнулся, рванулся в тесноте, недоумевая краем сознания, когда успел заслужить отдельную богатую могилу; нажал плечом, стенка подалась со страшным скрипом, и он вывалился на что-то твёрдое, зашипев от внезапной боли в ноге. Дико огляделся, на ходу выхватив нож; упёрся взглядом в тлеющий камин и в человека, так же ошалело вскинувшегося с наполовину вынутым из ножен мечом.

— Тьфу ты пропасть, — выругался человек голосом Ардерика и отложил оружие. — Ещё один…

Верен смущённо убрал нож и огляделся. Комната была небольшой, но богато убранной: стены украшали гобелены, едва различимые в тусклом свете камина, под потолком и на стенах угадывались светильники. Позади, поскрипывая, качались на петлях резные дверцы, из которых Верен и выпал.

— Что это?

— Спальный шкаф, — отозвался Ардерик. — Местные считают, что так теплее. По мне так лучше на полу.

Верен удивлённо хмыкнул и придержал дверцы, чтобы не скрипели. Мысли путались, хотелось пить. Повязка на ноге пропиталась кровью и гноем.

— А где Такко?

— Вывалился из этого же шкафа пару часов назад и ушёл, — буркнул Ардерик. — Не имею представления куда. Ложись. Ещё рано.

Он похлопал по полу рядом с собой. Верен прихватил из шкафа одеяло и тоже устроился у камина. Но уснуть не смог. Смотрел на тлеющие поленья и видел горящую крепость. Их крепость. Построенную и его руками тоже.

Воспоминания накатывали одно за другим вязкими волнами. Как отстреливались у ворот, уже потеряв надежду спастись, как уже во дворе Ардерик осел ему на руки и как невыносимо долго расстёгивались ремни на латах, закосневшие на холоде. Верен помнил, как обрадовался, когда оказалось, что сотника ослабили не раны, а усталость и горечь поражения; и как удивился, обнаружив, что за ним самим тянется кровавый след. Потом в лекарской стало тесно и жарко, где-то в углу обнаружился Такко, стягивавший доспех, под которым рубаха пропиталась кровью. Верен так и не смог вспомнить, как был ранен друг, но едва ли тяжело, раз уложили его в комнате, а не в лекарской. А раз ушёл утром на своих ногах, значит, и вовсе ничего особенно серьёзного. Верен прикрыл глаза, и из тьмы под веками мгновенно выплыли залитая солнцем пустошь и камнемёты, ползущие по свежему снегу.

— Спи, — Ардерик легко коснулся его плеча. — Бессонницей делу не поможешь.

Сон не шёл, а картины перед глазами становились всё ярче. Верен дождался, когда дыхание сотника станет ровным и тихим, и поднялся. Дохромал до окна, стараясь не шуметь, и осторожно открыл ставни.

Город, лепившийся к стенам замка, горел. Пылали дома, сараи, утварь, сено — всё, что не успели вывезти. Люди Шейна жгли всё. В свете пожара было видно, что по двору мечутся люди с вёдрами и поливают замковую стену, землю рядом с ней и горящие клочья, летящие со стороны города. Окна выходили на юг, укреплений отсюда видно не было, но нечего было и надеяться, что их не спалят дотла.

Краем глаза Верен уловил движение у камина и обернулся. Ардерик не спал, он смотрел на окно, опёршись на руку, и на его лице читалось то же отчаяние, что переполняло сейчас Верена. Они встретились взглядами, сотник крепче сжал губы и отбросил одеяло:

— Идём.

Изрядно поплутав по запутанным коридорам, они выбрались во двор и поднялись на северную стену.

В лагере пылал костёр до небес. Смолистые сосновые бревна горели с громким треском, рассыпая в чёрном небе яркие рыжие искры. Ветер доносил до замка крики и песни северян, а ещё — запах палёной плоти. Костёр Перелома стал погребальным для имперского войска, и казалось, что самая длинная ночь в году никогда не кончится.

Ардерик и Верен смотрели на горящие укрепления, пока небо не посветлело, а лёгкие облака не налились рыжим и розовым. Смотрели молча, изредка указывая друг другу взглядом или едва заметным жестом, но чаще и этого не требовалось — всё было понятно без слов. Сотни две или три северян пировали на пустоши: опустошали кладовые, тратили припасы, отвоёванные с таким трудом, жгли месячный запас дров, для которых особо валили сухостой…

— Знать бы, брали ли они пленных… — пробормотал наконец Ардерик. Верен молча кивнул. Вчера не досчитались слишком многих из тех, кто считался лучшими воинами в сотне: трёх метких арбалетчиков, десятника лучников и чернобородого Храфна, бывшего правой рукой Ардерика. Выкупать пленников было не на что, но Элеонора наверняка не отказалась бы помочь.