Юлия Лунг - Сказки о троих

— После того, как назовут?.. Все-все, успокойся, я молчу. Док… Последняя издевка, можно?

— Давай, — обреченно вздохнул Док.

— Я возвращаюсь к началу разговора…

— Хватит! — заорал Док. — «Почему это болезнь»? Да потому, что приходящие сюда СЧИТАЮТ это болезнью!.. Уродством, черт его…

— Все? — быстро спросил Кэрд.

— Все.

— А, ну да, — пробормотал парень будто бы про себя. — Те, кто это болезнью не считают, сюда не идут.

— Ты опять?

— Нет… Слушай, а чего ты хочешь от меня — человека, в принципе, далекого и от медицины, и от тревог за судьбу нашего многострадального общества?

— Ты не раз давал мне совет, и…

— Понял, — выражение скуки на лице Кэрда становилось все более отчетливым. — Хочу тебя разочаровать — об этом я еще не думал. И, честно говоря, не стремлюсь. — Натолкнувшись на обреченный взгляд собеседника, он поморщился. — Ладно… Рожаю… Дарю теорию. Я, правда, не умею материться на латыни и мало похож на многомудрого спеца…

— Кэ-эрд!..

— Я, сколько себя помню, Кэрд. Короче… Первая реакция на «стынь»?

— Непонимание, страх…

— Совершенно верно! Человек мечется от медицинских светил к знахарям; затем проделывает обратный маршрут, вереща от ужаса перед изменениями… У людей, знаешь ли, есть такая тенденция — верещать… При изменениях… Неважно… Так вот, это — именно та стадия, когда оные изменения можно остановить. Сечешь?

— Да… Некоторые эксперименты были удачны…

— Именно! Затем идет более забавный момент. Человек отвлекатся от паники и пытается анализировать… Я ведь недаром содрогаюсь от самого термина — «болезнь». Почему — «болезнь»? Потребностей — минимум, возможностей — максимум: против закона компесации не попрешь… И человек вновь начинает верещать. На этот раз — от восторга. Широчайшие возможности открываются изумленному взору… И все такое…

— И ты хочешь сказать, что это уже конец?

— Вот в том-то все и дело, что нет! Лечить такую особь сложнее — отловить там, зафиксировать… Не смотри на меня так, я от взглядов не плавлюсь…

— Твое отношение…

— Не отличается от твоего. Или тебя нервирует разница в терминологии?.. А ты попробуй не по-латыни, попробуй — все своими именами…

— Да что ты привязался к латыни!

— Это ты к ней привязался… всем сердцем… что опять-таки неважно. Грузить просил?

— Просил.

— Вот я и гружу. Причем гружу стадию последнюю, а потому наиболее интересную. Через какое-то время «стынущему» надоедает.

— Что?

— Все. Верещание — в первую очередь. И то, что вызывало страх, а позже — неземной экстаз, становится привычкой. Нормой, понимаешь? Изменения превращаются в «стазис». Нет новизны, нет непривычности… Только «черный свет и покой», как сказал незабвенный классик не-помню-как-его-там… «Широчайшие поприща», пардон за очередную цитату, становятся обычной данностью. Для ребенка каждый щаг — подвиг, а для взрослого?..

— Ты хочешь сказать?..

— Я хочу сказать, что самое страшное — это когда говорят «Все нормально». Жуткие слова, ледяные… Как только человек перестает верещать «по поводу»… — вне зависимости от эмоции, окрашивающей этот вереск, ты можешь гордо переименовывать этого человечка из «остывающего» в «остывшего» и оставлять его в покое…

— И как этот процесс…

— А никак, — Кэрд с трудом подавил зевок и поднялся. — Можно оставаться «остывающим» всю жизнь, в смысле, вечность — надеюсь, ты понимаешь, что такая мелочь, как бессмертие, прилагается?.. У людей есть тенденция верещать… А можно остыть в два дня… Неважно… Пошел я…

— Кэрд, да подожди ты… Еще посидим… Ты так ничего о себе и не рассказал… Как ты, что ты, где ты…

— Не… Время… Пошел я… — повторил Кэрд. Он скользнул скучающим взглядом по огорченной физиономии Дока, по рюкзаку, по своим рукам, по ногтям с давно посиневшими лунками. — А со мной? А че со мной? Со мной неинтересно… Я всегда в норме. Со мной никогда ничего не случается…

Я знал, что говорить нам не о чем. Но все же я снова поднял на него глаза:

— Пойми…

Он равнодушно смотрел на меня из-под полуопущенных тяжелых век. И улыбался…

Что ему до чужих «страданий» (это слово он всегда произносил презрительно скривив губы)…

— Пойми, ты…

— Ну? Я еще слушаю.

Мягкий, золотисто-бархатный голос человека, уверенного в своей силе. И я понимал, что все слова безнадежны, что все вновь разобьется о острые лучи Силы и Власти, но…

— Пойми, это нельзя… Ты… ты убиваешь ее… Она должна быть свободной! Ты не можешь…