Аделина Белая - Бескрылый ангел

Марк чинил над столиком карандаш, то и дело оглядываясь на последний портрет Ангелины, написанный им во время дождя и только что повешенный рядом с «Цветами и змеями».

Вячеслав осторожно открыл дверь в комнату сына:

— Нам нужно серьезно поговорить.

По нахмуренным бровям отца Марк понял, что речь пойдет об «Эйфории».

— О чем? Об «Эйфории»?

— Именно!

Марк улыбнулся портрету Ангелины и отложил карандаш:

— Папа, извини, что не оправдал твоих надежд, но больше ноги моей не будет в «Эйфории». Я так решил.

Спокойный, уверенный голос сына обезоружил Вячеслава. Он подошел к столику и увидел портрет Ангелины.

— Кто это?

Марк улыбнулся:

— Моя любимая девушка. Правда, красивая?

Вячеслав нахмурился еще больше и твердо произнес:

— Ты больше не будешь с ней встречаться.

— Это почему же?

— Она не для тебя.

Марк рассмеялся:

— Ошибаешься, папа! Она именно для меня! Только для меня!

Вячеслав горько и несколько самодовольно ухмыльнулся:

— Ты совсем не знаешь жизни.

Марк вспылил:

— Что ты называешь жизнью! Свой жалкий, пошлый мирок? Что ты видишь, кроме своей «Эйфории»! Ты никогда никого не любил, кроме себя! Ты хочешь, чтобы и я стал таким. Но я хочу жить, быть счастливым, и ты не сможешь мне помешать!

Вячеслав отошел к окну и, стоя спиной к сыну, произнес не свойственным ему слишком спокойным, холодным тоном равнодушного, уставшего от жизни человека:

— Эта девушка — моя любовница. Ее зовут Ангелина Рубанова. Она работает в «Эйфории». Певицей. А картины, и правда, хороши. Особенно цветы, — И, повернувшись к Марку, безразличным взглядом скользнул по портрету Ангелины и добавил, — А зонт и ожерелье подарил ей я, — И вышел из комнаты.

Обида, злость и разочарование захлестнули Марка. Жизнь снова нанесла ему удар в спину. Чего еще ждать от нее, если даже самый прекрасный цветок превратился в ядовитую змею?

Марк стиснул в руке ножик — как она могла! — и нанес портрету два удара крест накрест. Та же участь постигла и другие, неудавшиеся, портреты Ангелины, стоявшие за кроватью. Но больше всего досталось «Цветам и змеям». Расправившись с картинами, Марк почувствовал опустошение и равнодушие ко всему на свете.

А вечером пришла Ангелина и, кинувшись к Марку, безразлично взиравшему из кресла на искалеченные полотна, со слезами умоляла простить ее, уверяла, что только что порвала с Вячеславом и больше не будет петь в «Эйфории».

— Мне уже все равно, — сказал Марк и отошел к окну, за которым безмятежно загорались первые звезды и электрические огни. А если бы не стены домов, отсюда была бы видна блистательная и блистающая «Эйфория», где бессмысленно сидел над опустошенным стаканом один из ее владельцев Вячеслав Софонов.

Ангелина целовала руки Марка и роняла слезы в его ладони.

— Мне уже все равно. Вот все, что осталось от меня, — сын владельца «Эйфории» устало посмотрел на изувеченные картины.

По взгляду Марка Ангелина поняла, что это правда, и что ее слезы больше не трогают его.

— Но ведь мы так любили друг друга! — рыдая, воскликнула девушка. — Такая любовь не могла пройти за один день!

Сын владельца «Эйфории» устало покачал головой.

— Того Марка больше нет, а той Ангелины никогда не было.

Больней всего было то, что Марк говорил правду. Перед Ангелиной стоял другой человек, совершенно не похожий на того восторженного, мечтательного юношу, которого она встретила в монастыре.

Закрыв лицо руками, девушка выбежала за дверь. Вскоре после ее ухода в комнату вошли Никита и Андрей.

— Марк, что за девушка только что вышла из твоего дома? — поинтересовался Никита.

— Это Ангелина Рубанова. Она работает в «Эйфории». Певицей.

— Красивая.

Андрея же сейчас занимало совсем другое. Перешагнув через израненные картины, он уселся на спинку кресла:

— Первого октября у меня первое шоу! Придешь? Сначала номер с огненными шарами, а потом… Представляешь, вода в бассейне — он будет прямо на сцене — замерзает. А потом фонтаны, цветы! Ты просто обязан прийти!.. А дальше будет песня Никиты.

— Может, все-таки не надо? — с улыбкой слабо запротестовал Никита.

— Надо, надо… Марк, ведь ты придешь? Без ангела-хранителя мы с треском провалимся…

Андрей уже излечился от звездной болезни и стал прежним, веселым и беззаботным. Марк сдался и устало кивнул, а оставшись один, долго смотрел в пустоту, ни о чем не думая и ничего не чувствуя.