Олег Коршунов - Люта

Оксана шла по лесной тропинке. Тесно сплетенные над головой ветви могучих деревьев, их густая листва почти не пропускали солнечного света, создавая здесь свой неповторимый изолированный мир. В этом мире глухой чащобы царили сумрак, запах лесной прелой сырости и постоянное ожидание чего-то, что должно вот-вот произойти. Ожидание неизвестного рождало тревогу, Оксану не покидало чувство, что кто-то неотрывно смотрит ей в спину немигающим нечеловечьим взглядом. Хотелось обернуться, но было страшно, — вдруг увидит за спиной нечто ужасное. Тревога неумолимо росла…

…Неприятно дребезжащий звонок будильника заставил вздрогнуть, — шесть утра. Вставать не хотелось. Нужно собираться в институт. Несмотря на все, нужно идти в институт. Ей не хотелось НИЧЕГО. Промучившись еще минут пять в полудремотном забытье, она заставила себя подняться. По привычке умылась, но это прибавило ей немного бодрости. Поставила чайник. Родителей дома уже не было, — они уходили на работу рано.

Вчера он сказал: «Знаешь, нам нужно расстаться, наши отношения достигли той критической точки, когда обыденность берет верх и кончается все. Я не собираюсь теперь до конца дней жить такой жизнью. Ну, поженимся, ну, дети, бытовуха, серость, — это не для меня. Человек должен быть свободным. Прощай! Не звони мне».

Целый день она ходила сама не своя, никак не могла поверить, привыкнуть. А вечером Оксана пошла к нему домой, чтобы укорять, упрашивать, плакать, унижаться, чтобы вернуть все, как было. Идя по его улице, она увидела издалека: Игорь шел навстречу по другой стороне, но он не увидел ее, — он вообще ничего не видел вокруг, потому что рядом с ним шла высокая стройная блондинка, и ее мини-юбка отнюдь не скрывала прелести точеных ножек. Игорь обнимал ее за талию и что-то увлеченно тараторил, не переставая и не видя ничего вокруг. Они смеялись и были счастливы.

Оксана проревела полночи в подушку. Родители так и не добились от нее ни слова. Она не помнила, как заснула. И вот теперь, несмотря на все это, нужно еще идти в институт!

А она мечтала, — «дура!», — что у них будет семья, двое, нет — трое детей. Она часто думала о том, как будет носить в себе первенца, постигая великое таинство зарождения новой жизни, наконец, наступит радостный и пугающий момент неизбежного, и она даст жизнь новому человеку, крохотному существу, нуждающемуся в ее заботе и ласке. Она представляла, как ухаживает за малышом, не спит ночами, кормит грудью, пеленает, первые шаги, первые слова… и всегда, всю жизнь, рядом будет Игорь, на крепкое плечо которого она сможет опереться всегда, что бы ни случилось! Он такой сильный, самостоятельный, нежный, красивый, — настоящий мужчина! Со всеми ее мечтами о семейной жизни он искренне соглашался и обращал такие разговоры в шутку, и она смеялась вместе с ним.

Все рухнуло в один миг. И разрушил все тот, кто и составлял ее счастье, тот, от которого меньше всего ждала, кому отдавала всю себя. Кто она теперь? Не любовница, не жена, а так…

Полчайника выкипело, в кухне стоял сырой горячий пар, окна запотели. Оксана выключила газ, распахнула форточку. Нет, сегодня она НИКУДА не пойдет.

Содержимое аптечки она высыпала на стол с глухим шелестом таблеточных упаковок. Оксана редко болела, не любила таблетки, а если когда и бывала высокая температура, то жаропонижающие таблетки всегда давала ей мама, которая в отличие от Оксаны была в этой области большим специалистом. Она регулярно принимала сердечные капли и снотворное, а также таблетки от болезней печени и разные другие, и любила говорить: «Я уже тридцать лет лечусь, уж я то знаю в этом толк, а ты меня не слушаешь!»

Оксана перебирала пачки с причудливыми названиями, — вот, кажется, снотворное. Она разрывала пачки и выдавливала таблетки на стол одну за одной: «так, теперь добавим этих и еще этих из упаковки с красными буквами». Горка разномастных таблеток быстро росла. Это занятие даже несколько увлекло ее: «Пожалуй, мне всего этого не впихнуть в себя, хватит и половины». Она задумчиво перемешала эту фармакологическую россыпь: «Полагается написать прощальное письмо». Несколько мгновений она размышляла, но слова не шли: «Ничего писать не буду, и так все ясно». Оксана знала, что это грех, но она не была убежденной верующей и серьезно об этом не задумывалась, даже в церковь она практически не ходила. «Может быть, зря?» — мелькнула мысль.