Мария Чурсина - Тысяча забытых звёзд

Так — она призвала тех, которые оказались ближе всего, и заставила их обойти дом вокруг, чтобы получить ответ на свой вопрос. Кровяные шарики сыпались на пол из уставших рук. На полу их было уже не отыскать.

Влада и не думала искать, потому что для этого нужно было опускаться на пол, лезть под стол, в темноту. Темнота сейчас была опасной. Так пожалуй останешься без руки или с царапиной во всё лицо — темнота всяких фокусов не прощает. Нет, безопаснее сидеть смирно, под голубоватым светом экрана.

На третьем круге у Влады судорогой свело ногу, было так больно, и она не могла даже разжать зубы, чтобы застонать. Кровяные шарики казались почти чёрными. Когда она закончила их собирать, уронила руки и голову на стол и лежала так, слушай приглушённое гудение ноутбука. Дышалось тяжело, и шаги всё ещё звучали.

Ничего не получалось. Всё-таки у неё слишком мало талантов и сил, чтобы задавать вопросы не-живым. Чертить извивающиеся графики — вот всё, на что она способна. Бездарность, правильно сделал профессор, что бросил её.

Только-только она пришла в себя, когда в кухню зашёл Кир.

— Эй. Тебе чего не спится?

Она промяукала что-то. Голова кружилась, как будто Владу укачало на аттракционе. Буфет — плита — стол — встревоженное белое пятно в темноте — это лицо Кира. Хорошо, что он не задержался надолго, ушёл, и Влада смогла опять уткнуться в стол. Не глядя она проползла пальцами к сведённой судорогой голени, попыталась размять каменные мышцы.

Круг не завершился. Реальность была надорвана в самом слабом месте, и уже истекала сукровицей крошечных перемен. Со скатерти исчезло пятно от раздавленной вишни. Звук дождя слышался совсем рядом, за раскрытым окном, хотя в той реальности дождь прошёл стороной. Реальность текуче менялась.

Кир взял её за запястья и повернул руки ладонями к себе. На них не было порезов. Впрочем, он бы заметил ещё утром — если бы были. Влада скривила губы.

— Думаешь, чтобы их позвать, я до сих пор режу руки, как на третьем курсе? Я теперь поумнела, у меня другие методы.

Она повернулась к буфету, открыла ящик, который на памяти Кира перестали открывать, наверное, с бабушкиных времён, но он вышел тихо, без скрипа. Среди забытых безделушек она быстро отыскала тонкий пластиковый футляр и положила его на стол между собой и Киром.

Футляр легко открылся, оттуда выпала иголка, похожая на волосок. Тонкая, даже непонятно, как вставить в неё нитку. Влада наблюдала.

— Перерыла весь Интернет, обзвонила полгорода. Нашла в одном медицинском магазине, взяла последнюю. — Она уже улыбалась. Так говорить мог бы огородник, демонстрируя богатый урожай. — Тут чем тоньше, тем лучше.

Она снова показала ему ладони.

— Совсем не оставляет следов. И здесь очень темно — это помогает. В городе не бывает так темно.

Кир поспешно затолкал иглу обратно в футляр. Не хватало ещё потерять.

— Прекращала бы ты свои эксперименты.

Улыбка потихоньку сползла с лица Влады — она вспомнила, о чём они говорят, сидя вдвоём на тёмной кухне. Может быть, её расстраивало, что следующей конференции для неё может не быть — не рассказать о своём потрясающем открытии.

— Что мы будем делать? — спросил Кир, прогоняя навязчивое ощущение конца света.

В такую ночь реальность могла бы показаться сломанной и безо всяких кровяных шариков. Влада зарывалась пальцами в волосы и сосредоточенно молчала, как будто даже сейчас считала неограниченные пределы, которыми была исписана вся её диссертация.

— Знаешь, как уходят друзья? — произнесла наконец Влада. — Сначала это незаметно. Они всего лишь немного отстраняются. Например, их больше не волнует, куда я пропала на целую неделю. Потом — они отказываются от встреч, не подходят к телефону, или подходят, но: «Извини, я был так занят, и я и сейчас занят, перезвоню позже». И не перезванивают, конечно. Примерно через полгода ты узнаёшь из третьих рук, скажем, о том, что твоя подруга вышла замуж, а когда-то хороший приятель уехал из страны.

Кир и хотел бы улыбнуться, да не улыбалось.

— Нужно относиться к этому легче. Кто-то уходит, кто-то приходит.

Влада обернулась к нему, черты её лица истончились в голубоватом свете. Она подняла со стола очки, нервным движением надела.

— Да. До тех пор, пока не уходят все. А когда ты ни для кого не существуешь, может быть, ты в самом деле перестаёшь существовать?

Стёкла очков блестели, как волчьи глаза, но её настоящих глаз теперь не было видно.

— Я не знаю, как это происходило раньше. Но по крайней мере, когда я пыталась зашить надорванную реальность, я поняла, что это так. Мне даже интересно, что получится. Исчезну я до конца или нет. Она отталкивает меня, понимаешь?