Татьяна Мудрая - Девятое имя Кардинены

— Обещаю. Только и ты возьми с меня слово. Тогда, когда для меня всё придет к концу, я уйду так точно, как ты. Приложу все силы к этому.

— Я беру с тебя это слово. Только живи.

Темнота. Тишина. Легкое, сухое тепло и зеленовато-золотой светляк ночника.

— Что с тобой сделают?

— Ты же читала формулу… этого документа. Или голову отрубят, или найдут — для вящей чести — поединщика, который так же несовместим с этим светом, как и я. Первое легче, второе веселей.

Вот уж он с его чернейшим юмором был, и точно, во всякий миг равен самому себе. Куда больше, чем она. Танеида усмехнулась этому — и вдруг его губы вобрали ее усмешку с такой сокрушающей жадностью и страстью, какой сроду не испытывали оба.

Когда под утро его увели, она уже знала, что будет делать. Мысли были холодные, четкие, какие-то замкнутые в мозгу и отстраненные от эмоций, будто снова наглоталась зомбийного напитка из его фляжки.

Уходить было необходимо почти сразу. Однако сбросить бумагу со своей резолюцией на легенов непристойно, да и просто никак нельзя. Нужно дождаться конца, иначе всё время будет тебя это точить. Вдруг ты ушла от живого. А исполнение вершится быстро, двадцати четырех часов и то не отсчитывают. После этого всем десятерым членам Совета будет дан примерно час бездействия, чтобы прийти в себя. А там легены накроют ее таким колпаком, что и платок к носу приложить нельзя будет без свидетелей — чтобы рук на себя не наложила, прости Господи.

Ее старую одежду успели выстирать и погладить; лежала рядом с ковровой переметной сумой, которую сняли с Бахра, а в суме был запас вяленой баранины и галет, кожаный бурдюк для воды и шарф из тонкого светло-желтого льна. Она переложила все это в бумажный пакет с ручками, прикрыла сумкой, Подумала — и засунула туда еще и давний подарок Денгиля, который повсюду с ней ездил: в овальном двустворчатом футляре на молнии были три книжки размером в детскую ладонь, одна толстая, две других потоньше: плотная бумага наподобие папиросной, мелкий шрифт. А на приговоре бумага жесткая, глянцевая, парадная, буквы вырисованы черной китайской тушью:

«Даниль Ладо, прозвищем Денгиль… оборотить его оружие, но да не будет в этом для него бесчестия и поругания». И подпись той же чернотой: «Sic volo. Кардинена». Истинно по-королевски, право!

Свернула в трубку — так и подала легенам, которые ждали ее, кружа по залу заседаний. Керг и Маллор поклонились ей и всем прочим и тотчас же вышли.

— Уходи и ты, — почти шепотом сказала Диамис. — Ты сделала это верно, до того верно и правильно, что нам всем невмоготу тебя видеть.

Танеида спокойно ответила:

— Уйду. Но не раньше, чем вернутся эти двое.

И опустилась на свое сиденье. Рассуждать здесь о предопределении было невместно.

Вернулись те через час или около того. Маллор нес Тергату в ножнах, чуть отставив от себя левую руку. Никто не глядел ей в лицо. И не смотрел вослед, когда она вышла.

А Танеида почти бежала к себе по коридорам. Сбросила на пол рясу и рубаху. Переоделась в мужское, накинула на плечи полушубок. Пакет поддела двумя пальцами, чтобы другие не угадали его тяжести. На лифте поднялась в верхний сектор, где были полускрытые скальными карнизами ангары и площадки для взлета.

В свое время Денгиль не совсем шутил, упоминая истребители класса корабль-корабль, взлетающие в открытом море с авианосца-матки. Подобные им небольшие аэропланы, которым хватало для взлета и посадки незначительного ровного пространства в горах, использовались для легенских надобностей: летали над горами с их воздушными ямами так же хорошо, как на бреющем, и оттого были безопаснее любого новейшего винтокрыла.

Пилоты в диспетчерской смотрели на нее, будто не вполне узнавая. Танеида открыла перстень. «Я беру тебя», — показала подбородком пилоту, который не однажды летал с ней. Села в кабину рядом с ним.

— Горючее?

— Полный бак.

— Хорошо. Идешь к западу над облаками. Сядешь в предгорьях на площадке, что ближе всего к границе с пустыней.

— Там нет обслуги и механиков.

Ну конечно — боятся «черных всадников» и, похоже, теперь и людей Денгиля. Бывших.

— Значит, обойдешься без дозаправки. Сядешь в горах на обратном пути.

Когда он посадил машину и Танеида уже открыла дверь, чтобы выпрыгнуть наружу, она, повинуясь неосознанному порыву, стряхнула магистерский перстень с пальца:

— Прими. Отвезешь домой и подаришь Тергате. Пусть наденут ей на рукоять.

— Что?

Но она уже уходила по холмам к дальней равнине, а догонять ее летчик не посмел.