Татьяна Мудрая - Девятое имя Кардинены

Танеида побродила по Эдину, зашла в свой спортклуб. Кроме академистов и армейцев, захаживали сюда и «бывшие» — оттачивать свое мастерство без ущерба для фамильного достояния. И первый из них — а заодно и президент их землячества — был некто Тейнрелл. Вот уж кто был, как любили говорить в Динане, элита — стоять против него было одно удовольствие, не то что ерошить перья юнцам-аристократам. С виду тяжелый, как броненосец, в бою он становился невероятно проворен: защиту Танеиды пробивал шутя, даже и кожаный нагрудник не спасал от кровоподтеков и ссадин. Дружеских отношений, которые установились у него с Танеидой, это не портило: по негласному правилу, два мастера элиты не имели права скрещивать боевое оружие. И не понапрасну: кто-то уж непременно ляжет, если не оба.

Однако сегодня Тейна, вопреки его привычкам, в клубе не оказалось. Пришлось идти на штаб-квартиру землячества, а это сразу стесняло: было здесь тесно, не обжито, воняло застарелым табаком и чем-то невыразимо чуждым. По-иному, чем в городе: там это ощущение было как-то разбавлено.

— Здесь начальство? — отрывисто спросила у дежурного, пожилого солдата.

— Сидит. И ангелы-телохранители с ним.

Так прозвали неразлучную с Тейнреллом пару молодых офицеров: звали их Габрелл и Рафель, Гавриил и Рафаил. Или, как кое-кто говорил, Харут и Марут: по причине дотошных расспросов, которым подвергались нежеланные пришельцы.

Они сидели у двери, в полном соответствии со взятыми на себя обязательствами, и при ее появлении встали, хотя и с ленцой: в ней здесь уважали не женщину, не государственное лицо, а только достойного партнера их «сверхшпаги».

Тейнрелл шагнул ей навстречу. Поздоровались. Для вежливости, чтобы не сразу брать драчливого быка за рога, обсудили качество поданного кофе, аромат различных сортов табака, вишневого, медового и воскуряемого днесь горлодера, проблемы временного трудоустройства и выездные перспективы.

— Кстати, послушайте, Тейн. В моем Дворце какие-то неприятные веяния. Считают, что ваши соплеменники слишком часто пускают в ход свои железные знаки отличия.

— Вот как. У меня, напротив, данные о том, что это красноплащники напустились на нас с чьей-то благосклонной подачи.

— Не будем спорить, тем более, что все мы одинаково хороши. Речь идет о более конкретном. Можно ли привязать все ваши клинки к ножнам по закону и не нанося никому из вас бесчестья?

— Вы знаете, так зачем спрашивать? Обычная церемония: каждая из спорящих сторон выставляет своего бойца. Мы никогда не будем не склонны согласиться на такое, потому что дуэль — один из способов доказать противнику, что мы считаем его ровней себе.

— Я и это знаю, Тейн. Но неужели вы никого из наших не считаете достойными чести? Поэтому повторяю. Мы хотим закончить дело решив спор по обычаю. Если срубят вашего поединщика, мы становимся хозяевами ваших шпаг по праву победителя — и никаких больше дуэлей. Если нашего — всё остается как было, и никто из моих подначальных больше не вмешивается.

— Это неравная мена. Ни почтенный Лон Эгр, ни его креатуры под иной Та-Эль не ходят, скорее уж наоборот.

— Помните, как поют в Северном Лэне? «Самая лучшая девушка может дать только то, что лишь есть у нее».

— Вы шутите, а мы раздражены и тем, что лишились погон вместе с наградным огнестрельным оружием, которое могли иметь не одни офицеры-дворяне, но и рядовые, и…

Он не договорил — лицо Танеиды побледнело и как бы стало камнем.

— Я весьма охотно, — начала она самым своим бархатным тоном, что означало для знающих ее высшую степень бешенства, — подарила бы вам и ваши револьверы для игры в офицерскую рулетку, и погоны со шнурами, и заодно по петушиному хвосту, чтобы воткнуть и красоваться.

Для того, чтобы произнести эту фразу как следует, ей понадобилось вздохнуть по меньшей мере раз двадцать: на выдохе шли самые отборные выражения из лексикона ее милого Локи. В интонации, ровной и учтивой, присутствовало не больше эмоций, чем в квартальном отчете.

Тейнрелл не только побледнел, но и сразу же вспыхнул злым румянцем.

— Ина, вы….

— Я, а то кто же. Дядя Лон, конечно же, в разговоре со мной таких выражений не применял, он просто выдал мне ультиматум. В самой изящной своей манере. Или я вас замиряю — или начинается сведение счетов.

— Только здесь и с нами? Или, может быть…

— До Лэна тоже дотянутся, не волнуйтесь. Тотально и кардинально. Атака на коренные традиции и их носителей, свои чиновники вместо привычных вам особ.