Татьяна Мудрая - Девятое имя Кардинены

— Обротать бы, — вздохнул он тогда, оглянувшись на своего полковника. — Конек явно государственный, со здешнего завода. Увести, а потом ремонтеры уладят полюбовно.

— Дурень. Такой красавец-производитель миллион золотом стоит, если по-честному, — отозвался тот. Был он молод, как и все тут: волосы, от природы седые, заплетены в косицу, как парик, и это смягчало резковатые очертания его лица и блеск плутоватых золотых глаз. — А красть непочетно.

— Только ведь недаром говорят, что лучший конь и лучшая невеста — которые уведены, а не сговорены. Вот они уж точно твои. Судьба. Талан.

— Тала-ан. Попробуй его хоть поймать для начала, он же рядом с самками совсем бешеный сделался!

Дан рассмеялся от удовольствия.

— Это мы сча-ас, — протянул он, перекидывая аркан с седла на руку. — Не уведем, так хоть полюбуемся.

Аркан взлетел и уже повис было над головой жеребца, но тот ловко увернулся. Еще раз Дан метнул волосяное вервие — но на этот раз черный только повернулся задом и презрительно фыркнул.

— Интеллигенция. Две вузовских раздевалки посещал и один коридор. А ну, дай мне!

Нойи отобрал снасть и начал раскручивать над собой, но конь, завидя это, поднял хвост трубою и припустился вскачь.

Кавалькада бросилась за ним, растянувшись цепью, но он, без всадника и сбруи, легко уходил от них. Конники поднажали, со смутным подозрением, что жеребец нарочно их подманивает, — полковник снова напрягся и привстал на стременах, — как неожиданно черный развернулся и помчал прямо на них, куснул одного аргамака, толкнул плечом другого, проскочил в образовавшуюся щель — и отвернул в сторону, дико трубя о победе во все лошадиные легкие.

— И впрямь сатана, ох! — рассмеялся полковник, придерживая своего жеребца.

— Разрешите спросить, с какой стати вы за чужой лошадью гоняетесь? — произнес с земли до крайности вежливый голосок.

Он оглянулся. Под одной из пышных ив, коих много по степи произрастает, на каком-то старом одеяле или пледе сидела девушка в рубахе навыпуск и брюках, заправленных в высокие ногавки.

«И сама светлая, и от голоса будто свет исходит: вот чудно-то», — подумал Нойи.

— Так я спрашиваю. Отвечать собираетесь?

— А что, уж размяться нельзя понарошку. Больно жеребец классный.

— Хорош конь, ваша правда. Поближе хотите рассмотреть?

Девушка поднялась и свистнула вроде бы одними губами, будто произнесла долгое, летящее «О», по ходу украшая его переливами.

Вдали раздалось ответное ржание, и темная точка, мельтешащая почти на горизонте, начала расти.

Черный конь послушно подскакал к ним, подошел к девушке и замер, сверля ее огненным глазом в лучших традициях новобранцев.

— Умница. Щеночек ты мой лошадиный. Бархат, на!

Достала из кармана яблоко, разломила, подала ему половину на раскрытой ладони: другую съела сама.

— И впрямь твой жеребец. А мы думали, раз не подседлан, то ничей.

— Ну да, ничейный, как же.

— Слушай, может, продашь армии?

— Никак нельзя. Мы с ним одной крови, он и я.

Она положила руку на холку коня, прыгнула ему на бок — по дамски, — обвела ногу вокруг крупа и уже сидя верхом, положила ладони ему на шею.

— Подайте мне одеяло и книгу, пожалуйста, а то забыла.

Томик она сунула за пояс, одеяло перекинула через конский хребет.

— Вообще-то это был чепрак, но не беда, обойдусь. Ехать близко.

— А ты где живешь?

— В эркском квартале. Квартиру снимаю в старых домах.

— Вот теперь я тебя узнал. Ты новая секретарша дяди Лона, а зовут Танеида, Тэйни Стуре, правда?

— Правда.

— Слушай, мы часто сюда выбираемся. Давай с нами кататься? Только не на раздетой лошади, а то я бояться буду.

Она рассмеялась беспечно.

— Хорошо.

Понемногу они привыкли быть рядом все свободные от работы дни. Бархата она подседлывала легким седлом со стременами, но не вставляла мундштука, обходясь одним наголовьем, и шпор не терпела: зачем портить сапоги себе и бока лошади? Конь и так слушается.

Ребята затевали состязания. Со стременами и трензелем, когда им всё же пользовалась, Тэйни ездила еще более рискованно, чем без них: умела и вспрыгнуть в седло на ходу, и стать на нем, балансируя руками, и перекатиться колобком через круп, и сделать «закидку» — не бросая стремени, опрокинуться с седла вбок, так что коса почти мела по земле, цепляя за тернии. Но коронный ее номер именовался «вывоз раненого трупа с поля боя». Как-то она соскользнула с Бархата на землю вялым комочком. Он отбежал было, но подумав, вернулся. Пихнул мордой — чуть шелохнулась. Еще толкнул, картинно недоумевая. Наконец, стал рядом на колени, ухватил за ворот рубашки (ткань затрещала) и стал затаскивать на себя в положении поперек. С некоторым усилием поднялся. Тэйни крутнулась и под аплодисменты всей братии утвердилась в седле, на ходу вдевая ногу в стремя.