Татьяна Мудрая - Девятое имя Кардинены

Из каждой секции анфилады двери, закрытые или полуоткрытые, вели в иные покои. Здесь мелькал то слоноподобный, с округлыми формами диван, то золоченая, из кованого кружева, оторочка кровати. Тропа посреди наборного паркета и ее ответвления к этим дверям были составлены из пыльных следов — единственное нарушение гармонии.

На веранде, увитой плющом и дикими розами, было пусто — лишь буфет во всю стену, что примыкала к дому, и огромный стол в форме дубового листа: чтобы сотрапезники сидели и вместе, и каждый сам по себе.

Парк перед домом был ухожен куда более сада: купы сиреневых кустов вокруг цветущих газонов, дерновые скамьи и дорожки, мощенные кирпичом, забитым на торец. Двое молодых людей, один с книгой, другой — с кучкой маслянистых деталей на клеенке, подняли головы и приподнялись со своей скамейки; поздоровались с тем же привычным добродушием, что и пожилая дама.

— Мои старшие братья, Эно и Элин, студенты. Их род занятий обычно не позволяет им интересоваться моими делами и контактами.

Вдоль фасада вместо камня шла решетка из копий. Женщина вывела их за ворота, достала из выреза платья свисток и дунула. Звука не было слышно, однако он ударил в уши и прошел по всему телу.

Подскакал всадник, ведя еще двух коней в поводу — в гладкой темно-зеленой тафье и халате без оторочки, угрюмый, со шрамом, который выступал из-под края его шапочки.

— Керт, проводишь моих гостей до границы усадеб.

На слово «гостей» был сделан чуть заметный нажим.

— Погодите! — Таир-хан, внезапно решившись, оторвал от покрывала самую крупную подвеску — единственную с камнем: густо-алый рубин из северо-лэнских копей. Под тяжелым взглядом Стагира протянул женщине.

— Ты не такая, как здешние цесарки. Мне все равно, кто ты: служанка или подруга одного из нынешних держателей власти, смертная или огненная джинна. Я хочу, чтобы у тебя была хоть часть того, что я привык считать собой. Для этого и делают подарки, верно ведь? Я не пытаюсь приобрести в тебе друга — друзей не покупают, ими становятся. Ты, может быть, слышала, что я привез мир, я хотел мира со всей землей Эдина и Эрка…

— Чтобы ваша народная армия, пробившись через Лэн, не погрузилась в страну Эро слишком глубоко — по инерции, так сказать, — язвительно довершил Стагир этот период.

Таир-хан, не слушая, взял ее руку, положил камень на ее ладонь и на мгновение накрыл своею.

— Да будет!

Что-то сродни гневу — или удивлению? — пробилось через застывшую прекрасную маску, которая была у ней вместо лица.

— Вы говорите — договор? Кто его изучает из наших верховных? — обратилась она к Стагиру буквально через голову его хана, в нарушение всех существующих на земле этикетов. И тон ее был властен, как у имеющей право.

— Это не такая уж тайна. Однако отчего-то даже самые бойкие ваши газетки прикусили язык…

— Да-да.

— Обсуждают при закрытых дверях, заставляют пересматривать статью за статьей…

— Утверждают, что окончательное решение — право одного президента, — подключился, наконец, и Таир-хан.

— А не его первого заместителя Марэма Гальдена, который употребляет свою власть исключительно на то, чтобы пользоваться ей как можно меньше. Конечно, — съязвила женщина.

— Президент же болен.

— И это уж так и есть, — закончила она. — Кертсер, дружище, одолжи-ка мне своего Зимра, он для долгой скачки пригоден не хуже моего вороного. А сам оставайся тут.

То было сумасшествие, но блаженное — ночная скачка втроем по узким тропам и под сводами деревьев, по равнинам, где снова налетал на них тоскливый ветер, выдувая жизнь из тела и мысли из головы. Время от времени их пытались остановить, женщина что-то кричала:…динера?…динена? Иногда бросала наземь жетон или брелок, не открывая рта. Раза два посылали лошадей прямо на шлагбаум, что не успели вовремя открыть. Платье женщины туго обтянуло колени, легло на чалом конском крупе веером, и стремя в стремя с ней шел гнедой жеребец Таира. Ибо скакали уже медленней и шире — начался город с асфальтовыми, потом брусчатыми мостовыми, затем парк, где часовые раза два ослепляли их из фонариков. Наконец, кони почти уперлись мордами в гладкую каменную стену с бойницами окон. Все трое соскочили с седел — женщина кликнула кого-то увести лошадей — и через небольшую дверцу зашли внутрь.

Дальше поднимались по лестнице, неширокой и какой-то до чрезмерности опрятной, и шли по паркету, вылощенному до зеркального блеска и гладкости, сквозь строй обтянутых дерматином дверей с одинаково блестящими ручками.