Владислав Кетат - Стать бессмертным

Ну, суть да дело, поставил я ему с поливитаминчиками капельницу, а товарищам сказал, что делать нечего, пора его к наркологу, потому как это не шутки — медведей в наручники. Пошёл я тогда домой, а на другой день такой интерес разобрал меня, сил нет. Захотелось мне с этим старшиной с глазу на глаз поговорить, узнать, что же там у него случилось. Направился я тогда к нему, якобы чтобы проведать… Интересовало меня, во-первых, откуда он взял деньги на выпивку (я точно знаю, что жена у него до копейки всё отбирает), во-вторых, причём тут медведь, и, в-третьих, немного боязно мне было за него, вдруг шизофрения или МДС, не дай бог.

Беляев перекидывает ногу и сидушка на стуле опасно высовывается из-под его зада.

— Но, к великому сожалению, старшина Дворников оказался недоступен, поэтому пришлось развязывать язык тому сержанту из «Лакоона». Всё вышло на удивление быстро, я думал, будет сложнее его разговорить.

Беляев делает небольшую паузу, отряхивая свои колени, а потом вскидывает глаза на меня, да так резко, что я непроизвольно откидываюсь назад.

— Деньги Дворников получил от вас, Алексей, в качестве взятки, не так ли? Сколько вы ему дали, если не секрет?

— Пятьсот, — быстро отвечаю я.

— Для наших палестин многовато… — разводит руками Беляев.

— Зато для наших в самый раз, — вставляю я.

— Ну, не суть. Дворников хранил их долго, ждал, пока жена с дочкой к тёще в Брянск уедут. Дождался. И пропил он ваши, Алексей, пятьсот рублей к чертям, в прямом смысле этого слова. Сержант из «Локоона» по секрету сообщил мне, что Дворников, якобы, чёрта, который к нему за стол подсел, арестовать решил. Гонялся за ним по квартире, поймал, приковал к себе наручниками, хотел уже в отделение волочь демона, но слёг. Ну, а вместо него, сами знаете, кто оказался. Теперь всё, вроде бы ясно стало, только один вопрос мне покоя не даёт.

Беляев поворачивается на своей сидушке так, что наши глаза снова встречаются.

— Алексей, что вы делали на охраняемой территории НИИгеомаша?

— О, да, комиссар, это я подсыпал яд в кофе фрау Мюллер и украл её бриллианты! — не выдерживаю я.

— Вы когда-нибудь дошутитесь, Алексей, — говорит Беляев и пытается снова перекинуть ногу.

Я успеваю подскочить к Беляеву раньше, чем он оказывается на полу. Мне тяжело, я на две — три категории легче, но я худо-бедно справляюсь.

— Просто диверсия какая-то, — бормочет Беляев, принимая вертикальное положение, — спасибо вам, Алексей, а то бы я точно…

В дверь стучат. На этот раз ударов три и они совсем не такие, как Беляевские, а отрывистые и чёткие — тум — тум — тум. Мне хочется, чтобы это оказался Мясоедов, с мороза румяный, в овечьем полушубке и офицерской ушанке, как из кино про войну, но это комендантша. Она хочет проверить бдительность — с тех пор, как ко мне стала заходить её племянница, она стала её, бдительность, проверять каждый день. Возможно, она хочет застукать нас с поличным и отвести под венец; если так, то флаг ей в руки — посмотрим, как это у неё получится.

Между тем, Беляев с комендантшей церемонно раскланиваются, видимо, они хорошо знакомы. Беляев, поверхностно и вальяжно, комендантша же наоборот, по-деревенски размашисто — поклоны выходят у её почти до полу, и улыбка при этом на лице елейная до невозможности.

Закончив с поклонами, Беляев обходит злополучный «гостевой» стул и, обращаясь к гостье, страдальческим голосом сообщает:

— Что же это делается, Софья Семёновна!

Софья Семёновна, она же комендантша, делает удивлённое лицо.

— Чуть не расшибся, вот, на ваших мебелях!

Беляев приподнимает стул за спинку, сидушка соскальзывает с него на пол и переворачивается вверх дном. Всем становится видна надпись: «Общежитие МСИ, г. Сениши».

— Что делать, Виктор Палыч, мебеля у нас старые, а новых-то где взять? — виновато лопочет комендантша, нагибаясь за сидушкой, но Беляев её опережает. — Сами знаете, на какие шиши живём…

— Полноте, Софья Семёновна, это же шутка была, какие могут быть претензии!

Комендантша неискренне улыбается в ответ и, пожелав нам приятного вечера, уходит, проведя на прощанье взглядом по заваленному всяким хламом моему столу, видимо, в поисках бутылки.

Мы с Беляевым рассаживаемся по своим местам с той лишь разницей, что я забираю гостевой стул себе, а Беляеву подставляю трёхногую табуретку, на которой сидел. Беляев не возражает.

И вот тут приходит Мясоедов. Только не в овчинном полушубке, а в зимней лётной куртке с поднятым воротником, офицерской ушанке со следом от кокарды; в высоких, почти до колен чёрных унтах, и с деревянным предметом, похожим на рамку от улья, под мышкой.