Владислав Кетат - Флорентийская голова (сборник)

После слова «бессмертия» изгнанный было алкоголем страх вернулся, и мне стало жутко по-настоящему. Я ощутила самый настоящий холод в ногах и не нашла ничего лучше, чем снова приложиться к стакану. Мой собеседник, кажется, ничего не заметил, и выглядел совершенно спокойно. Складывалось впечатление, что он рассказывает о каких-то милых пустяках, а не о, извините, недостижимом, невозможном, невозможном в принципе, невозможном вообще… господи, даже язык с трудом поворачивается… бессмертии…

— …есть мнение, — продолжил японец-китаец, — что в 1583 году Джордано Бруно оживил и наделил бессмертием казнённого в Лондоне пирата Клинтона Аткинсона и убитую клиентом уличную проститутку, имя которой осталось неизвестным. Как вы понимаете, технология оживления утрачена — она вознеслась вместе с дымом от костра на Кампо деи Фиори в голубые римские небеса — известно лишь то, что Джордано использовал для этого ампутированные головы своих подопечных. Никто не знает, зачем он это делал. Возможно, это была одна из его шуток — так он потешался над отцами церкви.

— Ни хрена себе, шуточки, — вставила я.

— …Джордано Бруно в то время находился в Оксфорде — днём читал в университете лекции по своему труду «О бесконечности вселенной и мирах», а по ночам в анатомическом театре проделывал процедуры оживления. Говорят, немногочисленные зрители в ужасе выбегали из анатомички, а некоторые падали в обморок, когда выставленные на кафедре головы одна за другой сначала открыли глаза, а затем начали говорить…

«Могу себе представить», — подумала я и ещё хлебнула вина.

— …разумеется, долго так продолжаться не могло, и Джордано пришлось перебраться в Лондон, а потом и вообще покинуть Англию. Оживлённые головы он забрал с собой. После возвращения на материк он ещё долго путешествовал по европейским столицам, пока его ученик Джованни Мочениго не написал на него донос. Ну, а дальше вы, наверное, знаете.

— Так значит там, — я показала большим пальцем на чемодан, — кто-то из них?

— Сложно сказать, — японец-китаец пожал плечами, — не сохранилось никаких сведений о том, сколько всего, так скажем, человек он оживил. Не думаю, что он остановился всего на двоих…

«Боже мой, во что же я влипла», — подумала я, и на меня тут же вывалился целый ворох, видимо, отсиживавшихся до этого момента в самом дальнем углу моего сознания неприятных ощущений и ужасных мыслей, словно кто-то ливанул мне на мозги целое ведро эмоциональных помоев.

— Поверить не могу, — я схватилась за голову, — ужас какой-то! Бред… Мне кажется, что всё это сон…

— Я вас понимаю, — японец-китаец поднялся и подошёл ко мне, но не слишком близко, — Саша, может, распакуем чемодан, чтобы развеять ваши сомнения? Я всё сделаю сам.

Я ответила слабым кивком. Подумала: «Делай что хочешь, мне уже всё равно…»

Японец-китаец не заставил себя долго ждать. Открыл чемодан, по-хозяйски извлёк оттуда завёрнутую в полотенце голову, распеленал и осторожно поставил на стеклянный столик у окна. Голова ещё спала, во всяком случае, глаза её были закрыты, а цвет лица немного бледноват для бодрствования. Я подумала, что это намного лучше, чем если бы она сейчас начала голосить… Затем моё внимание привлекли чёрные песчинки, непонятно откуда взявшиеся на прозрачной столешнице. Сначала этих песчинок было мало, но с каждой секундой их становилось всё больше и больше, пока они не засыпали полстола. Я сощурила свои близорукие глаза и заметила на горшке трещину неширокую — в полпальца — наискосок трещину.

— Наверное, стукнули, когда везли, — вяло предположила я.

— Нет, это она растёт, — по-деловому сообщил японец-китаец, который стоял от меня справа, лицом к окну, — горшок надо срочно менять.

— Кто растёт? Голова? — переспросила я.

— Конечно, а вы как думали, — японец-китаец повернул ко мне своё удивлённое лицо, — ради этого всё и затевалось.

Очередной кульбит из мыслей тряхнул мою уставшую голову.

— И что, простите, из неё вырастет?

— Что вырастет, то вырастет, — усмехнулся японец-китаец, — ложитесь лучше спать, дальше я сам справлюсь.

Я проснулась на низкой жёсткой кушетке, завёрнутая в колючий плед с плывущей в неизвестном направлении головой. Обследовав себя одной рукой, убедилась, что из одежды на мне трусы и вчерашняя майка. «Трусы на месте — это уже хорошо», подумала я; приняла положение сидя, уронила лицо в ладони и сильно зажмурила глаза.