Галина Тер-Микаэлян - Face-to-face

— Я тебя послушал, теперь послушай и ты меня. Если этот тип — Хилльгрен — предлагает такие деньги, то, возможно, будут и другие предложения, зачем спешить? Что-то тут нечисто, но что, я пока не разберусь. В любом случае мы должны поставить в известность Аду Муромцеву иначе рискуем нарваться на неприятности — профессор Ларсон и его коллеги постоянно пользуются нашими услугами, и именно Ларсон рекомендовал ей наше издательство.

— И как ты намерен с ней связаться? Ты ведь помнишь, что госпожа Муромцева сама просила нас без крайней необходимости не искать с ней контакта? Материалы книги были вывезены из Советского Союза без разрешения КГБ, и она боится неприятностей.

— Я позвоню профессору Ларсону, — подумав, ответил Олаф, — она просила в случае экстренной необходимости обращаться именно к нему, как ты помнишь.

Рунеберг криво усмехнулся:

— О, да! Мне показалось даже, что профессор слегка неравнодушен к этой русской даме. Но что, если и он не имеет возможности с ней связаться?

— От души надеюсь, что это именно так.

— Боже мой, Олаф, что ты несешь! Неужели ты хочешь отказаться от столь выгодного предложения?

— Вдумайся, Карл: если мы не сумеем вступить с ней в контакт, несмотря на все наши усилия, это развяжет нам руки. Ларсон не станет обсуждать с ней этот вопрос по телефону или в письменной форме по той же причине, что и мы.

Рунеберг, соображавший не очень быстро, подумал и, расплывшись в улыбке, погладил рукав Олафа:

— Олаф, ты гений! Конечно — никто не сможет нас упрекнуть в некорректности по отношению к автору — мы сделали все, что могли. Звони старику.

Однако к вящему неудовольствию обоих профессор Ларсон, выслушав Берьессона, сказал ему тоном, не допускающим возражений:

— Что ж, в течение двух месяцев я сообщу вам ответ госпожи Муромцевой. Без ее согласия ничего не предпринимайте.

Ганс Ларсон с нетерпением ждал встречи с Адой Муромцевой. Во время последней встречи в Стокгольме он дважды просил ее стать его женой, но она колебалась, уверяя, что нужно еще раз все как следует обдумать. О чем тут думать, непонятно, если им хорошо друг с другом! Оба уже немолоды, и оставшееся у них в этой жизни время не стоит тратить на ненужные колебания и размышления.

«Ада, дорогая моя, лучше всего будет, если мы с тобой зарегистрируем наш брак в Стокгольме — если ты вернешься в Союз, то неизвестно, когда тебя выпустят в следующий раз. Возможно, что вообще никогда».

Она невесело пошутила:

«Ганс, в нашей стране лучше быть вором, чем невозвращенцем».

«Я не предлагаю тебе во всеуслышанье просить политического убежища, как делают ваши диссиденты, ты просто станешь моей законной женой, и по всем нормам международного права никто не посмеет нас разлучить. Дорогая, решение просить твоей руки пришло ко мне не сегодня, я имел время познакомиться с историей вашей страны. После войны Сталин действительно запретил браки русских с иностранцами, но сейчас восьмидесятый год, и никто не может нам помешать. Я знаю, что в вашей стране многие специально заключают фиктивные браки, чтобы уехать заграницу. Чего ты боишься?»

«Я вновь и вновь возвращаюсь к расшифрованным мною посланиям пришельцев. Ты знаешь, что я не могла не предать гласности полученную мной информацию».

«Ты права, это было бы преступлением — человечество должно знать о том, что рядом с ним обитает иной разум. Дорогая моя, я восхищаюсь твоим талантом и твоей отвагой».

«Я сделала то, о чем прежде не смела бы и подумать — тайно провезла на Запад материал, который в Союзе мне никогда не разрешили бы опубликовать. У моих братьев могут быть крупные неприятности, Ганс. Когда выйдет моя книга, им могут предъявить обвинение в нарушении режима секретности, хотя материал, который я публикую, сам по себе секретным не является. Объяснить тебе, в чем дело, я не имею права, но хочу сама отвечать за свои поступки».

«Хорошо, — вздохнув, кивнул он, — тогда мы достигнем компромисса: уезжай, а в начале лета я приеду в Советский Союз. Если мы зарегистрируем наш брак в твоей стране, мне предоставят вид на жительство. Я математик, могу работать и в России, хотя, конечно, не сумею преподавать, не зная вашего языка. Но мы, по крайней мере, будем вместе, когда выйдет твоя книга».

«Когда выйдет моя книга… Ганс, я так боюсь — вдруг что-нибудь этому помешает».

«Что может помешать? Издательство вполне надежно, я сотрудничаю с ним уже года два, они всегда выполняют свои обязательства».