Галина Тер-Микаэлян - Face-to-face

— Позволь, но ведь исследование bacteria sapiens было включено в план работы Сережи, и оно стало темой его открытой докторской диссертации.

Петр Эрнестович с досадой поморщился.

— Ада, ты как ребенок! Когда Сергей этим занимался, тема была открытой. В настоящее время она засекречена, и разглашать какую-либо информацию, с ней связанную, он не имеет права. А ты вообще сотрудник совершенно другого института, тебя эта работа никаким боком не касается. Но если хочешь всем нам крупных неприятностей — действуй.

— Не повышай на меня голос, Петя! Я знаю, что ты большой скептик и не хочешь поверить, что бактерии, с которыми мы имеем дело, — разумный мир.

— Видишь ли, мы живем в социалистическом обществе материалистов, и в зеленых человечков нам верить не положено.

Разумеется, брат, как обычно, над ней подшучивал, но Ада Эрнестовна — тоже, как обычно, — закипятилась всерьез:

— Сережа этому верит! И Сурен Вартанович тоже верит, а он — ученый с мировым именем. Кстати, он года три назад давал на эту тему интервью какому-то молодежному журналу — потом даже напечатали статью, и никого это не встревожило.

— Сурену Вартановичу за восемьдесят, — устало вздохнул ее брат, — когда старик дает интервью молодежному журналу, то имеет право немного пофантазировать, и кроме пионеров никто серьезно его слова не воспримет. Что же касается Сережи, то в своих статьях он приводил только результаты исследований свойств bacteria sapiens и нигде не упоминал, что имеет дело с разумным миром. В противном случае, думаю, ВАК не утвердил бы его докторскую — нашему брату просто рекомендовали бы лечение в психиатрической больнице.

— Я работала пятнадцать лет, разработала уникальный метод дешифровки, и теперь не имею права опубликовать результаты?!

— Можешь посвятить в свою работу людей в белых халатах. Они выслушают тебя очень внимательно и госпитализируют с диагнозом «шизофрения».

Вот теперь это было сказано не шутливым, а вполне серьезным и очень резким тоном. От гнева и обиды у Ады Эрнестовны перехватило дыхание, лицо ее стало белей снега.

— Ты… ты, мой брат, мне это говоришь?!

Петр Эрнестович испугался.

— Прости, Ада, это и вправду было грубо сказано — замотался, совсем меня задергали в эти дни. Но я ничего не могу изменить — как мы с тобой ничего не могли изменить, когда арестовали и расстреляли папу. Если бы я начал возражать… Возможно, в институт пришел бы другой директор, и тему bacteria sapiens вообще у Сережи забрали. Публиковать свои результаты тебе нельзя — пока. Отложи это на будущее, к чему лезть на рожон? Криптоаналитиков твоего уровня в Союзе нет, в мире их единицы, поэтому тебя просто не поймут. Ты ничего никому не докажешь, а если нарушишь секретность, тебя упрячут в больницу, как шизофреничку. Представь себе Эйнштейна, который излагает теорию относительности средневековым алхимикам.

Комплимент его на Аду Эрнестовну не подействовал, плечи ее поникли, лицо как-то сразу осунулось и постарело.

— Хорошо-хорошо, Петя, я пойду, уже поздно, — она потопталась, пошевелила замерзшими пальцами ног, — спасибо, что так доходчиво объяснил. Это все, что ты мне хотел сказать?

— Да. Пойдем, а то ты замерзла, да и мне пора ехать — Злата, наверное, волнуется.

Поддерживая сестру, Петр Эрнестович повел ее обратно к подъезду. Уже у самой двери она неожиданно повернулась к нему и равнодушно сказала:

— Да, Петя, я тебя попрошу: передай, пожалуйста, Наталье, что я погорячилась во время нашего последнего разговора и извиняюсь. Я, наверное, действительно максималистка.

— Хорошо, передам, — устало ответил ей брат.

Научный руководитель Юрия Лузгина, профессор Григорий Моисеевич Кравчук, с самого начала сумел заразить его своим энтузиазмом.

«С одной стороны, у нас реформы априори считались несовместимыми с плановым социалистическим хозяйством, — говорил он Юрию, — с другой стороны, их отсутствие неизбежно должно вести к спаду в экономике».

«Почему?»

«Вспомни азы политэкономии: производственные отношения должны соответствовать производительным силам. Мы живем в эпоху научно-технического прогресса, а социалистические производственные отношения в стране остаются на уровне тридцатых годов. Какой же все-таки умница Алексей Николаевич!»

С председателем Совета Министров СССР Алексеем Николаевичем Косыгиным Кравчук знаком был лично, именно тот заразил его идеями реформ в Советском Союзе. Его аспирант-очник Юрий Лузгин, до мозга костей захваченный идеями своего шефа, выполнил намеченную научную работу на одном дыхании и точно в срок готов был представить диссертацию ученому совету.