Дмитрий Глебов - Черный троллейбус

Но потом цены на нефть взлетели, президент решил отгрохать Мудров, и Ленгварда Захаровича выкупили обратно. Чисто чтобы доказать ученым серьезность государственных помыслов. Мол, мы если и продаем своих в рабство, то потом выкупаем обратно. Такой пиар многим казался сомнительным, но на некоторых ученых подействовало. Потому что они хоть и были людьми умными, но оставались такими же, как все, тупорылыми.

Масякин сразу же поладил с Ленгвардом Захаровичем. Кукурузный старик напоминал ему дедушку, которого тот очень любил. Вместе они выпивали не менее трех раз в неделю.

Однажды, когда они так сидели, обнаружилось, что водки еще остается прилично, а вот закуски не хватает катастрофически. Оба были уже довольно пьяненькие. Масякин, как самый молодой, вызвался сходить в пищеблок, попросить у поварих котлеток по-киевски, горошку зеленого и сосисок. Ленгвард Захарович остановил его жестом кулака, заявив, что сам никогда ничего у государства не просил, и ему просить не позволит.

— Масякин, — сказал он добродушно-грозным, в советских традициях, голосом. — Ты парень хороший, не то что все эти буржуазные выродки. Ты мне друг.

— И ты, — Масякин приобнял пожилого ученого правой рукой. — И ты мне тоже хороший друг. Но давай я сейчас так, по-быстренькому за закусью сгоняю, а там продолжим...

— Ты мне близок, Масякин, — продолжал кукурузный старик. — И я хочу, чтобы ты стал мне еще ближе.

Ленгвард Захарович принялся медленно расстегивать рубашку сверху вниз, пуговицу за пуговицей, от чего Масякин побледнел. У него никогда в жизни не было гомосексуального опыта, и он совсем не хотел его получать. Но, с другой стороны, Ленгвард Захарович был фигурой видной, напоминающей к тому же родного дедушку.

Пока Масякин обдумывал дальнейшие перспективы, Ленг-вард Захарович уже разделался с пуговицами и распахнул хлопковую рубаху. На его груди среди серебристых волос произрастали золотистые, размером почти с кулак, плоды воздушной кукурузы. Масякин о них много слышал, но всегда стеснялся попросить старшего товарища, чтобы показал.

— Нам не нужна закуска, — подтвердил пожилой ученый. — И она у нас есть! Только синенькие не бери. Бери те, что желтые. Синенькие даже задевать опасно.

Сперва Масякин конфузился срывать кукурузу с тела своего коллеги. Боялся того и гляди нанести ему какой-то ущерб. Вдруг кровь потечет на месте срыва, и ее будет уже не остановить? Вдруг он случайно до синенького дотронется, и тоже что-нибудь непредвиденное произойдет? Видя его смущение, Ленгвард Захарович сам сорвал плод и щедрым жестом протянул Масякину.

— Угощайся, — ласково скомандовал он.

Масякин угостился, но только после того, как для смелости опрокинул граммов пятьдесят. Кукурузный плод приятно хрустел на зубах и походил на чипсы со вкусом бекона.

— Одного, Масякин, понять не могу, — разоткровенничался Ленгвард Захарович. — К чему ты всякой ерундой занимаешься, вместо того, чтобы нормальное что-нибудь исследовать... Шел бы тогда уж ко мне, помощником. Знаешь, какую карьеру на этих малютках можно сделать, — здесь Ленгвард Захарович с гордостью указал пальцем на свои кукурузные наросты. — Я у тех, что синенькие, открыл просто поразительные свойства. Понимаешь, когда они отделены от тела, спустя десять секунд. Впрочем, пока не будем об этом. Боюсь сглазить. Так что, пойдешь ко мне помощником?

— Спасибо за предложение, — сказал Масякин, с грустью припомнив, как его не взяли в США. — Я подумаю.

В Мудров Масякина тоже не сразу взяли из-за его темы, хоть и испытывали нужду в молодых талантах. Он все-таки изловчился и убедил комиссию, что пригодится отечеству.

Все разноцветные графики и диаграммы в его презентации явно указывали на то, что благодаря исследованию детского восприятия героев мультфильмов наша анимационная промышленность может оставить Дисней далеко позади. Сколько денег принесет мировой прокат — отдельная песня. Даже не песня, а конкретно гимн. Гимн поднимающейся с колен Родины. Продолжительные несмолкающие аплодисменты.

У приятелей Масякина всегда отлично получалось с кем-то выгодно выпивать, сам же он никогда не мог этого провернуть. Когда-то пытался вот так же сблизиться с замдекана, куда более влиятельным на факультете, чем сам декан.

В итоге поссорился с ним и подрался. Замдекана оказался мужиком мощным, и Масякин месяц читал студентам лекции с фонарем под глазом. А тут вроде и не планировал ничего подобного, а предложение от Ленгварда Захаровича поступило такое, что грех его упускать. Масякин даже протрезвел на радостях. А «я подумаю» сказал, только чтобы смотреться выгодней.