Михаил Федоров: Искатель. 2014. Выпуск №4

— Подтверждается все. Цепочка, как мы и думали: главный инженер, баба Настя и спирт налево. По ночной таксе. Тонны две пихнули.

— Неплохо, неплохо… Действуй и информируй. И смотри там, без самодеятельности! — пригрозил костлявым пальцем.

— Все будет в ажуре! — сказал лопоухий и исчез.

— Вот тебе и глухие… — пробормотал подполковник, поднял глаза на Комлева. — Вникаешь, они там спирт налево пускают. Значит, и клиентов у тебя прибавится, — коротко хохотнув, набрал номер телефона. — Фуфаев? К тебе сейчас твой новый зам приедет. Не дергайся. И запомни: он у тебя мой человек. Чтобы никаких эксцессов, — положил трубку. — Ехай и приступай.

— Спасибо вам! — Комлев невольно вытянулся и, уже выходя на свет божий, подумал: «Деревня, ты деревня…»

Пока трамваем добирался до Солнечной (именно туда и свозили всех районных алкашей), размышлял: хорош трамплинчик! Проворовались они там все, что ли?

Меж приземистых рыжих двухэтажек прошел по пологому спуску к пузатому строению бывшей бани. Именно его и арендовал медвытрезвитель. Дернул за кривую железяку ручки, оказался в душном коридоре с ободранными банкетками вдоль стены. Из коридора заглянул в мрачную комнатку дежурного, где у серого сейфа возился с бумагами милицейский офицер. Дежурка продолжилась дальше коридором, по обеим сторонам которого просматривались оправленные железными листами двери с глазками посередине.

— Здравствуйте! — поприветствовал седого и старого на лицо офицера Комлев. — Где можно найти Фуфаева?

Дежурный офицер, испуганно взрогнув, обернулся, посмотрел поверх дужки очков на вошедшего:

— Комлев Вы из…

— Я теперь буду у вас работать.

— А, — произнес седой и представился. — Крячко Виктор Иванович.

Комлев пожал его сухонькую руку, подумал: сколько ему лет, пятьдесят или все семьдесят?

— К начальнику прямо по коридору.

Туда и направился Комлев и вскоре увидел помещение со столом и стандартным сейфом и там внутри вторую дверь с табличкой «НАЧАЛЬНИК». Постучал.

— Толкай! — раздалось внутри.

Дверь широко распахнулась.

У самого порога ее дымил папиросой во рту коротыш в форме с капитанскими погонами:

— Ну, слушаю.

— Я к вам заместителем.

— Знаю, знаю. Комлев, что ли?

— Он самый.

В узенькой, как предбанник, комнатенке сели почти рядом. В стене направо было зарешеченное окно и дверь, видимо, прямо на улицу.

— Значит, в мои замы… — Фуфаев откинулся в кресле, положил свободную от папиросы руку на стол. — Дымишь?

— Бросил, — ответил Комлев, оглядывая до предела закуренный кабинет, где замертво падали мухи и где по народному присловию уже вполне можно было бы повесить топор.

— Ну, а я страдаю. Попробуй тут не закури… Значит, ко мне. Когда-то я тоже комсомольцем был. Выбыл по возрасту. Службу начинал с низов, с милиционеров. А ты… Ну, назначен, так назначен. Догадываюсь, что ты к нам без желания. Приказали, что ли?

— Вы же сами не от большой радости курите…

— Да… Сколько я высмолил, иной алкаш столько сивухи не вылакал…

Вдруг улыбка как бы стекла с лица Фуфаева, и он, пристально глядя в глаза Комлеву, медленно и тщательно раздавил окурок в пепельнице.

— А ты знаешь, место-то твое меченое…

— Да уж само собой… — сказал Афанасий, чувствуя явную неприязнь к хозяину кабинета.

На лицо Фуфаева обратно вползла гаденькая улыбочка:

— Сказать честно, ни за что б сюда не пошел. Самое паскудное место. Когда мента отовсюду выгонят, он в рыгаловке и оказывается. Чего глаза вытаращил! Неужели ничего получше не нашлось?

Комлев скрипнул зубами, но, увидев в глазах собеседника почти плотоядное желание ссоры, сдержался и демонстративно отвернул голову в сторону.

— Я в первое время, как стал начальником, — продолжал Фуфаев, — тоже хотел с пьянкой побороться. На меня как окрысились! Что доказывал? Ведь бандюга, он себя без бутылки не проявляет. А коли так, то вся милицейская служба должна нам помогать. Но у них свои дела. А мы так — никудышная и заштатная державка.

«Ну и попал я!» — подумал Комлев, с тоской вспоминая такие близкие ему мраморные коридоры и лакированную мебель.

Фуфаев явно взбодрился и теперь чувствовал себя на своем коньке:

— Ну и черт с ними! У меня тут придраться не к чему. Комар носа не подточит. Я ведь когда пришел, мы этого быдла тысячи две в год в чувства приводили. А сейчас их в три раза больше проходит. Кто бы такое осилил? Только Никодим Никодимыч и смог. Ну, ладно…