Михаил Федоров: Искатель. 2014. Выпуск №4

— Ты, — фельдшер глянул на грибника. — Вытяни вперед руки.

Тот смотрел мутными, ничего не понимающими глазами и моргал.

— Хенде хох! Папаша! Ферштейн? — произнес Кисунев.

В глазах грибника просветлело. Он замахал руками, закричал:

— Гады! Сволочи! Русские не сдаются!

— Тише-тише, отец. Тут не передовая, — бросил Кисунев.

Вдвоем с Балыковым они подхватили ветерана под руки и одернули на доски. Грибник вырывался, размахивал руками и кричал:

— Я вас! Под Сталинградом!..

— Свои, свои. Не беспокойся, — посмеивались милиционеры, задвинув отставника в деревянную выемку жесткой конструкции.

Работяга уже был в одних трусах. Другую одежду разложил вокруг себя на полу.

— Раздевайся, вояка! — шумнул Шалов грибнику.

— Да ты что?!

— Слушай, дедок!

— Нас не запугаешь!..

Шалов с Кисуневым подошли к ветерану. Молниеносно пуговицы его верхней одежды были расстегнуты. В следующие моменты он вываливался то из плаща, то из рубахи.

У Комлева заскребло внутри. Кое-как сдержался, чтобы не схватить милиционеров за руки. Закусил губу и опустил глаза. Раздетых провели мимо. Дверь захлопнулась за ними с противным лязгом задвижки.

Сантехник раздеваться стал сам. Тот же, которого доставили с перекрестка, ни с того ни с сего захныкал.

— Ну вот, и размялись малость, — сказал Кисунев, — Чё? Мы опять на подбор поехали. А вам передохнуть чуток.

— Да, да, езжайте, — каким-то топким, хлюпающим голосом отозвался Комлев.

— Альберт Владимирович! Это дедуськино… — Балыков показал дежурному на корзину и вышел за Кисуневым.

Шалов разложил одежду работяги и грибника на две отдельные кучки. Поднимая брезгливо каждую вещь, стал диктовать:

— Так, шмотки раба божьего. Брюки из темной ткани, — вывернул карманы, выложил оказавшуюся там мелочь на стол… — Рубаха в клеточку. Ботинки черные…

Пустоболтов занес одежду в акт, стал пересчитывать деньги:

— У нас все строго, Афанасий Герасимыч! Ничего не упустим.

Записал.

Вбежал участковый Тормошилов и, схватив за руку уже раздевшегося до майки сантехника, обратился к дежурному:

— Альберт! Я его заберу.

— Ну, попробуй, — сказал Пустоболтов, указывая глазами на Комлева. — Это наш новый заместитель, Афанасий Герасимович.

— Афанасий! Ты подался сюда? — удивился Тормошилов.

— Да, Иван Иваныч. Второй день уже здесь.

— Я бы на твоем месте до пенсии в теплом кабинете штаны протирал… Ну, так что ж. Слушай, я его заберу.

У Комлева возникло чувство внутреннего протеста: как это так, захочу заберу, захочу нет, что это за учреждение такое? Еле сдерживаясь, чтобы не сказать грубость, свел за спиной руки.

— А вместо него я сейчас же двух приволоку. Ты можешь спросить у Альберта, я свое слово держу. Так что в убытке не останетесь, а?

Пересилив себя, Комлев вдруг неожиданно кивнул головой: забирай.

— Ну, вот и ладушки! — воскликнул Тормошилов и скомандовал сантехнику. — На выход, дядя!

Тот схватил свои вещи и, одеваясь на ходу, заторопился за участковым.

— Не переживайте, Афанасий Герасимович! — потер себе руки дежурный. — Все равно прибавок будет. У Тормошилова дома унитаз барахлит. Он из-за него сколько раз прибегал…

— Да, да… — проговорил рассеянно Комлев.

Все посмотрели на обмякшего парня с портфелем.

— Учишься? — спросил дежурный.

— В м-м-м…

— Где, где?

— В м-медицинском, — едва проговорил тот, топча свою сумку ногами.

— Покажь студенческий, — словно проснулся Кореньков.

— Вот, — молодой человек долго рылся в карманах куртки.

— У него нет средней степени опьянения, — заявил фельдшер, вернув фиолетовый квадратик.

— Как нет? Он на ногах не держится! — возмутился Комлев.

— Нет, Афанасий Герасимович, до полной кондиции он не дошел еще.

— А эти двое, — показал на сложенную стопками одежду.

— Не надо сравнивать. Просто организм студента истощен. Да и волнение сказывается…

Комлев глянул на Пустоболтова. Тот поднял и опустил плечи:

— Ничего, Афанасий Герасимович, поделать не могу. Степень опьянения определяет фельдшер. Если прикажете, конечно, положу. А вдруг закон нарушим?

Комлев замялся, не зная, какое же решение принять. Ему было немного жаль парня, для которого подобный эпизод мог обернуться большими неприятностями. Но он не мог понять и другого. Он видел, что студент этот и половины переулка не пройдет, с каждой минутой того и гляди, осядет на пол. Опрокинется здесь же. Самолюбие взяло верх. Он опустил глаза и глухо бросил в сторону дежурного: