Генри Олди - Ангелы Ойкумены

– Замолчите, прошу вас. Или я буду вынужден уйти.

Яффе умолкает.

– Избавьте меня от объяснений, – Диего Пераль строг и лаконичен. Так он ведет занятия с университетской командой. Спортсмены шепчутся, что маэстро еще больше гематр, чем Эзра Дахан. – То же самое я сказал профессору Штильнеру, едва он начал очередную лекцию. Что произошло, то произошло. Как именно? Мы не хотим этого знать.

– Мы? – переспрашивает Яффе.

– Я и моя жена.

– Как вам будет угодно. Сеньора Коэн просила меня передать: она ошиблась. Это ее вина. Она просит прощения.

– Вина? – Диего смотрит в бесстрастное лицо алама Яффе, гематра, который давным-давно учил эскалонских школяров логике и математике. – Прощение? О какой вине, каком прощении может идти речь?! Передайте сеньоре Коэн мою самую искреннюю благодарность. В нашей семье всегда будут молиться за ее здоровье и благополучие. Пока я жив, и после моей смерти – всегда.

Часовня, думает маэстро. Мы возведем ей часовню. В Эскалоне, или здесь, на Хиззаце. Мы станем приходить туда вместе: я, Карни, наши дети. Конечно же, у нас будут дети. Они подрастут, и я расскажу им про ангела из чисел, которые свет.

Про нашего ангела-хранителя.

– Часовня?

– Да.

– Неплохо, – кивнул Монтелье. – Сойдет.

– Гениально! – обиделся дон Луис. – Слушайте, Ричард, почему вы отказываетесь меня хвалить?

– Потому что сырье. Руда.

– Думаете?

– Мне ее обогащать, плавить и перековывать в сталь. Адова работенка!

– Плавить руду? Перековывать в сталь? Ричард, кто из нас варвар?

Вместо ответа Монтелье направился – с трудом, надо заметить – к угловому столику. Троица головорезов, приканчивавших шестой кувшин вина, внимательно следила за действиями режиссера. Три правых руки сжимали кружки, три левых опустились на рукояти кинжалов.

– Здравствуйте, сеньоры! Рад видеть вас живых и в добром здравии. Иногда мне кажется, что вы бессмертны. Рухнет мир, а вы по-прежнему будете пить вино в «Гусе и Орле». Могу ли я обратиться к вам с маленькой просьбой?

– Кого режем? – поинтересовался один.

– Сколько платите? – вмешался второй.

– Не сегодня, – уточнил третий. – Сегодня у нас заказ.

Монтелье оседлал свободный стул:

– Плачу хорошо. Режем меня. По возможности быстро, чисто и безболезненно. Понимаете, я не хочу жить. Этот сеньор, – кивком он указал на благодушествующего дона Луиса, – проел мне всю плешь. Достал до печёнок. Прокомпостировал мой уникальный мозг…

– Папаша! – заорал первый головорез, взывая к хозяину таверны. – Печёнок нам!

– Гусиных печёнок!

– И телячьих мозгов! С зеленым горошком!

– За мой счет, – добавил Монтелье. – Так вы прикончите меня, сеньоры?

Первый головорез встал.

– Мы? Вас, сеньор? – он подкрутил усы. – Да что вы такое говорите?! Как у вас только язык повернулся, сеньор Монтелье! Мы – ваши верные зрители! Поклонники вашего таланта! «Гнев на привязи» лично я пересматривал восемь раз. «Мондонг» – дюжину, не меньше. «Колесницы судьбы», режиссерскую версию – уж и не помню, сколько!

– Виват, Монтелье! – гаркнули остальные.

– Можно автограф? Прямо на скатерти? Я выкуплю ее у папаши Лопеса и буду хранить, как полковое знамя!

– Виват, Монтелье!

Расписавшись на скатерти, режиссер вернулся за стол. Дон Луис, находясь в прекрасном расположении духа, ковырялся в зубах. Зубочисткой ему служил кончик хорошо очиненного гусиного пера.

– Я вас утешу, – ухмыльнулся драматург. – Вот, получите.

С горестным вздохом Монтелье взял предложенные страницы.

– Право, мне жаль отпускать вас, маркиз.

Химеры из вессалийского гранита с неодобрением взирают на собеседников. Они тоже не хотят отпускать узника. Позади двух мужчин – стены Монсальского за́мка. Шесть башен, узкие окна-бойницы, копья шпилей, устремленных в небеса, галерея с зубчатым парапетом. С галереи отлично простреливаются окрестности, от рвов, заполненных грязной водой, до близкого леса. И, диссонансом к суровой функциональности крепости – барельефы, статуи над входами в башни, декоративные колонны по фасаду…

Сразу по прибытии в Монсаль узник не преминул высказать коменданту свое нелицеприятное мнение по поводу низкопробной эклектики. Комендант с ним полностью согласился: он тоже был не в восторге от такого смешения стилей. Зато донжон, где помещалась тюрьма для высокопоставленных заключенных, маркиз де Кастельбро полностью одобрил. Строгая простота снаружи – никаких излишеств! – и вполне комфортабельные апартаменты внутри. Побег исключен, и это правильно: тюрьма, так тюрьма! Убранство камер достойно августейших особ. Не здесь ли в свое время пребывал в заточении Карл IX? Именно здесь? В этих самых покоях?! Замечательно, мне подходит. Принесите мой багаж.